И тогда Берлиоз удивляется:
«Откуда же сумасшедший знает о существовании киевского дяди?»
Искра замысла состояла в том, что этот маг, незнакомец, иностранец (терминология одновременно и Данилевского и Булгакова), вновь посетил Россию не в Петербурге и не во времена Павла I, а в Москве в 1929 году. И с чем он столкнулся. И что из этого произошло. Остальное – дело необузданной фантазии Михаила Афанасьевича. Ведь толчок уже дан.
Впрочем, обузданной фантазии, ибо она заключена в строгую и безупречную форму его романа.
* * *
У монголов традиционная обувь – сапоги с носками, загнутыми кверху. Оказывается, это для того, чтобы бережнее ступать по земле, не ковырять, не ранить, не портить землю. Каков путь от этих загнутых носков до бульдозеров, экскаваторов, взрывных работ!
* * *
До Лермонтова не было в русской поэзии случая (а возможно, и в мировой), чтобы человек посмотрел на землю сверху, к космической высоты. До тех пор смотрели все снизу на облака, на звезды, на птиц. Крестик колокольни казался недостижимо высоким. Пушкин, правда, посмотрел на Кавказ сверху, но все же с высоты лишь самого Кавказа: «Кавказ подо мною, один в вышине…» Но разве же это высота?
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко вниэу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял…
Можно спросить у наших космонавтов: с какой высоты Казбек покажется алмазным сверкающим камешком?
* * *
Человек, говорят, получает большую часть информации о внешнем мире до трехлетнего возраста. Наверное, так и есть. Но дело еще и в том, что это все подлинная, бесспорная информация. Темно – светло, сладко – горько, тепло – холодно, ласка – боль, снег – дождь, мама – папа, солнце, одуванчик, земля, вода, облака, пол, окно, каша, сон, кошка, веник и так далее.
Всю остальную жизнь он будет вместе с тем получать информацию, стремящуюся подчас сбить его с толку и ввести в заблуждение. О белом подчас ему будут внушать, что оно черное, о горьком – что оно сладкое, о зле – что оно добро, о фальшивом – что оно подлинное…
* * *
Конечно, жалко, что сказано не мной. Но если собирают спичечные коробки, марки и разные этикетки, то почему не положить в копилку чужие, но гениальные выражения?
Например, кто-то сказал, что пуля Мартынова срезала верхушку с дерева русской поэзии, после чего оно пошло расти в сучья (!!!). А кто-то другой сказал про глаза немолодой уже женщины, что они, глаза, как в бокале вчерашнее шампанское.
* * *
В человеческой истории есть ряд людей, слава к которым (печальная слава) пришла не сама по себе, а потому, что они соприкоснулись с великими личностями. «Назовут меня, сразу же назовут и тебя» – так сформулировал это М. Булгаков в своем удивительном романе.
Таковы в древности Понтий Пилат и Брут, а в нашей истории Дантес и Мартынов.
* * *
Один литературовед остроумно и тонко предположил, что название своего главного романа Лев Толстой взял из «Бориса Годунова»:
…В часы,
Свободные от подвигов духовных,
Описывай не мудрствуя лукаво
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир…
* * *
Когда фамилия становится именем, она начинает обладать некоей магией, так что мы уже не думаем о фамилии. Разве мы когда-нибудь вспоминали, что Толстой (несмотря на облагораживающе-смещенное ударение) все же не более чем толстый? Разве когда-нибудь мы задумывались, что фамилия нашего великого поэта происходит от будничной пушки, из которой палят? Блок воскликнул даже: «Веселое имя – Пушкин!» Так что же веселого в паляшей пушке? Но имя это – дополним – не только веселое. Оно светлое, скорбное, грустное, яркое, утонченно-изысканное, простое, народное, мудрое, романтическое, страдальческое, великое, оно – Пушкин.
* * *
Сидишь, пишешь прозу. Написал несколько страниц. Время еще есть. Можно написать еще две-три странички. Можно. Но я останавливаю «станок». Я знаю, что завтра с утра я эти две-три странички напишу лучше.
* * *
В ЦДЛ парикмахер Соломон. Ему, наверное, уж к восьмидесяти. Одиннадцати лет его где-то в Курске (или Брянске) отдали в мальчики парикмахеру, и с тех пор он связан с этой профессией. За жизнь он сформулировал два афоризма.
1. Если вы садитесь в кресло, а мастер спрашивает: «Как вас подстричь?» – уходите, это не мастер.
Читать дальше