Георгий Северцев-Полилов - Царский духовник

Как соборному священнику, отцу Сильвестру был дан просторный дом. Лучшую горницу он отвел для приходивших к нему учиться грамоте, тут же с левой стороны от икон, около окна, стояли пяльцы и прочие принадлежности женского рукоделия.

Матушка, чисто одетая, терпеливо указывала своим ученицам недостатки в их работе, объясняла, как сделать лучше, а в минуту отдыха беседовала с ними о домашнем хозяйстве, как порядок вести в доме на благоутешение мужа и родителей.

— Слушайте, девушки, — деловито говорила попадья, — помните, что пустые пересмешные разговоры со слугами, перетолки с торговками, женками бездельными, волхвами постыдны и вредны для каждой девушки или женщины, а паче всего не должно развлекать себя хмелем, пением, непотребными играми и плясками, коли вы все сие избегнете, будет на вас милость Божия, Пречистыя Богородицы и Великих Чудотворцев.

Девушки внимательно слушали слова Пелагеи и своим молчанием подтверждали согласие поступать по ее указаниям.

Довольная их вниманием, матушка продолжала:

— А делати что зачнете, то с молитвою и с доброю беседою или с молчанием, слово праздное или хульное, роптание, смехи, кощуны, песни, бесовские игры не должны быти, иначе Божия милость отступит, ангелы отыдут скорбны, и возрадуются нечестивые демоны.

Сильвестр, уже окончивший свои занятия с учениками, задумчиво слушал поучения Пелагеи, не желая ей мешать, но, когда она окончила, он подошел к рукодельницам и тоже преподал им несколько советов.

Садилось солнце, в горнице стало темнеть, осенний день короток. В те времена при огне работали очень редко, «чтобы не портить глаз», да времени и так хватало на все, в особенности для женщины, занятой преимущественно только рукоделием и хозяйством.

— На сегодня довольно, — ласково заметила девушкам хозяйка, — поработали всласть, ступайте, милые, по домам, наутро пораньше приходите!

Рукодельницы низко поклонились своей учительнице и чуть ли не в один голос промолвили:

— Спасибо, матушка, за ласку и что поучила нас сегодня!

Девушки ушли.

Пелагея вместе с работницей прибрала горницу и стала накрывать ужин.

Отец Сильвестр, прислонившись у оконного косяка, смотрел на умирающую осеннюю природу, много мыслей бродило в голове этого настойчивого в своем пути человека. Не мало ознакомился он за это время с тяжелым положением Руси, пытливый ум его искал выхода, как внести умиротворение в вечные раздоры бояр, губящих всякое доброе начинание, как помочь молодому князю оградить страну от вторжения татар, литвы и других врагов…

Он не заметил, как подошла к нему Пелагея и позвала ужинать:

— Отец, накрыла я, ступай, оладьи простынут.

— Анфим где? — спросил хозяин.

— Да ушел давеча к изографам в избу, с той поры и не вертался.

— Долго что-то, какая теперь работа, темно стало.

— Должно быть, зашел к кому.

— Э, вот он и сам, да, никак, с гостем?

В горницу вошел Анфим, сын Сильвестра, молодой человек, и с ним мужчина постарше его немного, Алексей Адашев.

— Вот он с кем пришел! Здравствуй, Алексей Митрич, — приветливо проговорил хозяин, обращаясь к гостю. — Рад, что завернул ко мне. Садись, поужинай с нами, чем Бог послал.

Адашев сел на лавку около окна, напротив него поместился Сильвестр, с ним рядом Анфим, хозяйка же вместе со стряпкой хлопотали об угощении.

— Ну, сказывай, Алексей Митрич, что нового у вас в «верху»? — спросил хозяин гостя.

Адашев вскоре после знакомства с Сильвестром определился случайно в теремные дворяне и мало-помалу двигался вперед, его случайно заметил великий князь и стал давать ему кое-какие поручения.

— Что тебе скажу я, отче Сильвестр, гневается наш батюшка государь за мздоимство во многих государственных и земских делах, разослал близких бояр в ссылку и ча других косо поглядывает.

Задумчиво посмотрел на него хозяин.

— Сколь ни жаль мне их, а скажу, за свою неправду и вину достойную приняли! Велики были Шуйские князья, никто к ним и подступиться не решался, сколь много оскорбляли они государя, ослушались его приказаний, памяти его родителей не щадили, людей, ему ближних, умерщвляли… И что ж, где теперь Шуйские, где их гордость сатанинская? И следа не осталось. Тлен все и суета сует!

— Истинно так говоришь ты, отче, озлобили они сердце царево, трудно будет его теперь смягчить.

— Но тебя-то, Алексей Митрич, милует государь?

— Хранит Господь, не слыхал я от него слова бранного, грозного взора его не видывал.