Александр Амфитеатров - Между жизнью и смертью

Весь полетъ камня не могъ продолжаться больше секунды, но чего только ни вспомнилъ я за это время! Все, что было дорогого и хорошаго въ моей жизни, такъ и встало предъ глазами…

Вдругъ одинъ за другимъ прокатились въ горахъ три револьверные выстрѣла, и проклятый камень завертѣлся, какъ волчекъ, у моихъ ногъ, разорвалъ мнѣ бандули, больно зашибъ пальцы и остановился. Я сбросилъ его въ пропасть.

Стрѣлялъ Фидо, грузинъ, слѣдовавшій за мною. Видя неминуемую гибель, грозившую мнѣ, онъ, по вдохновенію отчаянія, рѣшилъ — рискуя собственнымъ равновѣсіемъ — попробовать, не удастся ли ему, если не остановить камень выстрѣломъ, то хоть ослабить силу его стремленія. Чтобы понять самоотверженность этого подвига, надо было сообразить, что Фидо надо было стрѣлять нѣсколько сбоку, иначе бы онъ зацѣпилъ пулей меня, — и, стало-быть, ему пришлось совершенно наклониться надъ бездной. Впослѣдствіи онъ говорилъ мнѣ, что, стрѣляя, онъ держался на скалѣ только лѣвою рукой и ногой; туловище и правая нога были занесены въ воздушную пустоту.

Поднявъ глаза кверху, я увидалъ Сюмона. Онъ висѣлъ на какихъ то корняхъ, высунувшихся изъ обрыва, лѣвой рукой, а правою искалъ другой точки опоры! Но камни все осыпались изъ-подъ его пальцевъ. Наконецъ ему удалось попасть на крѣпкій грунтъ. Онъ напрягся и выбрался на платформу Куросцери.

Вскорѣ мы присоединились къ Сюмону и, всѣ вмѣстѣ, были въ безопасности. Нервы мои не выдержали: въ изнеможеніи я сѣлъ на землю и — не стыжусь признаться — заплакалъ. Да и грузины — на что ужъ привычный ко всякимъ охотничьимъ передрягамъ народъ! — были взволнованы. Одинъ только Фидо, мой находчивый спаситель, остался спокоенъ и весело замѣтилъ: — Дорожка обломился… Это не хорошъ!

1907

Скорѣй!

Берегись!