Сабир Рустамханлы - Книга жизни

Полководцы, чтобы освободиться от переполнявших их чувств, сразу после боя искали листок бумаги, их руки, привыкшие к тяжелым мечам, тянулись к обломку карандаша - надо было выразить свои чувства, запечатлеть их на бумаге, освободиться от них.

И Джаваншах Хагиги, и Шах Исмаил Хатаи, и Кероглу, и Гази Бурханаддин, выражали пером то, что не могли выразить мечом.

Перед самыми тяжелыми битвами Хатаи слушал народные напевы в исполнении тридцати ашугов.

На протяжении всей своей истории наши полководцы держали в одной руке меч, а в другой перо, книгу.

Слово, книга всегда были священными для азербайджанского народа.

"Клянусь книгой". Так звучала и звучит одна из самых великих клятв азербайджанцев.

Может быть поэтому не останавливалась ни на миг наша "мельница печали", все крутились и крутились ее жернова: только-только намеревались мы взять в руки перо и бумагу, как жизнь заставляла взять в руки меч. Сколько раз случалось в истории - мы призывали к миру, добрососедству, дружбе, а предательский нож вонзался нам в спину. И перо останавливалось, замирало в наших руках.

Великий азербайджанский философ и математик, основатель Марагинской обсерватории Насреддин Туси делил общество на четыре класса и эти четыре класса уподоблял четырем элементам природы.

Первый: Люди пера (интеллигенция) - "вода", "Их существованием определяется крепость мира и прочность религий".

Второй: Люди меча - "огонь". "Их существованием определяется порядок в мире".

Третий. Люди торговли - "воздух". "Без их помощи невозможно обеспечить быт людей и их снабжение".

Четвертый. Люди ремесла (пахари, скотоводы) - "земля". "Без их труда невозможна жизнь человека".

Однако я не могу согласиться с тем, чтобы быть только "водой". В душе моей неразлучно соединены и "вода" и "огонь".

Трагедия веры. Кровавые страницы нашей истории часто написаны нашими собственными руками.

Мужественные, чистые, сердцем, не знающие хитрости, простодушные как дети, способны поверить даже врагу. Мы гордились славной смертью, на протяжении всей своей жизни мы будто жаждали подобной смерти. Порой одно неосторожно оброненное слово, одна фраза, приводили нас к краю пропасти. Сколько раз мы наталкивались на предательство, на продажность, сколько раз терпели мы поражение. Но самое удивительное, то, что и пройдя через эти испытания, через эти бедствия, мы не отступали от своей веры.

Тысячелетнее соседство и история взаимоотношений наших предков с китайским и иранским императорами говорят о множестве фактов доверчивости к слову врага и столько же разочарований, когда враг проявлял коварство и предательство, когда данным словом заманивал как в ловушку.

Сладкоречивость и красивые обещания китайских хаганов проглотили на Востоке множество турок.

Алл Эр Тунга и Бабек поверили Кей Хосровам и Сахл ибн Сумбатам, - еще недавно лучшие представители нации столь же безоглядно верили в Сталина. Верили, хотя это порой наносило урон нашему единству, нашей земле, нашему имени, нашему алфавиту, нашей истории, хотя это уносило лучших наших людей! Убеждая - заманивали нас, но мы продолжали верить.

"Бремя понимать" (Анар). И еще в нас живет боль от понимания. Мы несем тяжкое бремя понимания того, что мир преходящ, что судьба чаще всего не благосклонна, протянешь в надежде руки и она отрубит ее, ухватишься за кого-нибудь, но тебя резко оттолкнут, осветивший тебе дорогу сам может потушить свет - мы несем это бремя и все тяжелее и тяжелее нагружается наш караван печали.

... Я шагаю, присоединившись к каравану печали. Я слышу как в такт звону колокольчика впереди бьются сердца наших старцев.

Сколько горя испытал мой народ! Все наши гении, кажется, впитали вселенскую печаль с молоком матери.

Сад увял, печальный вид.

Бор весь иглами увит.

Вся душа - как решето,

Впору пчелам соты вить.

Можно ли больнее сказать об истерзанной, разбитой душе!

Горе мне.

Сеял радость, горе мне.

Горе выросло горой,

Застонало: "Горе мне!"

Стон и крик,

Кто увидел благо в них?

Сеял грусть - пожал разлуку.

Сто стогов скорбей моих...

Нет отрад,

Вперемешку мед и яд,

Я запряг в соху печали.

За бедой беда подряд...

"Поэты печали", подобные Фиэули, выросли на этой ниве народной поэзии...

Если извлечь "проекцию" печали из нашей литературы - мы получим выхолощенную, обескровленную картину. Поэзия печали противостояла насилию, нашей расколотости, разобщенности, различным формам гнета - на этой гражданской печали замешено творчество Закира, М. Ф. Ахундова, Г. Зардаби, Сабира, Джалила Мамедкулизаде, Кади, Узеира Гаджибекова, Гусейна Джа-вида...