Михаил Садовский - Под часами

- Ты его знаешь? Видел? Где ты взял эти стихи? Кто он тебе?... - Автор долгим и медленным взглядом осматривал помещение...

- Ты же сказал, что это не телефонный разговор... а посадил меня около телефонного аппарата... ты что, думаешь нас сейчас двое?... тогда я скажу тебе при свидетелях -- он кивнул на черный аппарат на столе: автора этих стихов никогда не видел, стихи его можешь найти в редакции любого толстого журнала и в издательствах, пришли, говорят, по почте, может, он, вообще не существует, как Шекспир, но поскольку я писатель, то хочу помочь молодому товарищу -- это великая традиция руской литературы...

- А откуда же ты, писатель, знаешь, что он молодой? -- Прицепился огорченный и сбитый с толку Режиссер. Разговор явно не получался...

- Конечно, молодой... писатель... он же раньше не публиковался. Только стал в свет выходить... значит, молодой...

- Это как-то связано с той женщиной? -- Уже другим голосом и будто по-товарищески интимно сказал Пал Силыч и стал шарить в шкафу за свернутыми рулоном афишами... - что-то фальшивое послышалось Автору в вопросе Пал Силыча... не о женщине он спрашивал... уж не подписался ли он в определенном ведомстве -- подумал он... и вслух произнес наивно небрежно:

- Какой?

- Какой, какой? Ну, той, на вокзале...

- Тебе везде мерещатся бабы! -- Отмахнулся Автор.

- Не бойся, я не трепач!

- Этого не хватало. -- Уверил его Автор.

- Давай махнем. -- Пал Силыч откупорил бутылку коньяка. -- Столько вместе прожито. Давай махнем. -- Он налил понемногу в чайные чашки... - Не верю, что ты меня на его сомнительную славу променяешь...

- Ты все неправильно воспринимаешь -- никого и ни на что я не меняю -это совсем о другом... - он решил теперь твердо не приоткрывать ни одного уголка своему другу.

- Я то -- правильно. Ты вот не предвидишь, что делаешь: ставишь нас всех под удар. Ты же не дурак, и в стихах разбираешься, слава Богу, не чета многим...

- Не чета... - повторил Автор...

- Что же ты не понимаешь, что будет, если узнают, какие стихи пишет тот, чьи стихи в этом спектакле?!

- В огороде бузина...

- Нет. -- Перебил его режиссер. -- Нет. Уверяю тебя... все посыплется. Все. Ты своим доброхотством испортишь все, что мы выстроили...

- На его стихах! Понимаешь? На его! А его самого отпихнули... а если его не печатают, тебя это не волнует... кто он, где он, почему не открывается... у тебя есть ответы? Я не знаю ни одного! А ты?

- Это уже серьезно. - Начал сердиться Павел Васильевич, - Значит, ты можешь из-за какого-то незнакомого человека поставить под удар столько людей? С которыми работал, дружил даже...

- Во-первых, не из-за человека, а из-за стихов, во вторых, что значит, поставить под удар?

- Что? Уже интересуются, кто это распространяет эти вот листки, кто такой этот автор...

- Ты то откуда знаешь? А?

- Не знал бы -- не стал бы бить тревогу...

- Уж не от той ли бабенки, что спектакль принимала... не хочу говорить ее имени...

- Осторожней... - вдруг зарычал Пал Силыч.

- Знаешь, что я тебе скажу?.. Послушай себе на пользу: ты никогда не умел найти ту линию, что отделяет сцену от жизни... ты всегда наступал на рампу... это тебе внушили, что театр -- это жизнь в комнате с прозрачной стеной... знаешь для чего? Чтобы за тобой следить удобнее было -- понял, дурак? А мой театр совсем другой. В нем все стены на месте, и все десять заповедей еще не растоптаны, понял? И телефон свой на хрен выбрось, когда меня приглашаешь для не телефонного разговора, понял? - Пал Силыч пытался вставить слово. -- И не перебивай... я сейчас уйду... и поверь мне, сделаю все, для того чтобы эти стихи до людей дошли. Все! Понял. Потому что иначе жить невозможно -- нельзя сидеть на двух стульях, молиться двум идолам, верить в несуществующее и раскрывать душу специально для того, чтобы в нее плевали. Все.

- Погоди. Не уходи так. Я говно -- ладно. Ты всегда был талантливее, удачливее, образованнее...

- Не хочу. Понял. Прекрати свой понос... оставайся при своих... и поверь...

наступит день, когда вспомнишь этот разговор с большим сожалением. Дуэт предполагает слияние тембров голосов, а не нот. Когда сливаются ноты -- это унисон... запомни... а у меня вечное соло. Все.

И он ушел.

Нити души

В тот же вечер у него произошла, а может быть, даже намеренно была разыграна отвратительная сцена с Надеждой Петровной.

Вообще то говоря, Павел Васильевич никогда не вел себя подло или сомнительно по отношению к женщинам. Больше того -- он жалел их. Всех. А потому и хотел всех одарить своим вниманием, теплом и, конечно, получить взамен те радости, ради которых вообще, как понимал, надо иметь дело с женщиной. Он искренне влюблялся в каждую, причем у него это так легко получалось -- он мог влюбиться на один вечер, на одну поездку в поезде в купе, мог познакомиться и ради того, чтобы побыть с женщиной вдвоем, потратить массу времени, денег, взятых взаймы... но не пропустить репетицию, потому что это тоже было святое. Женщины и театр, или наоборот: театр и женщины. Многие, если не все, поддавались его обаянию, открытости и доброте. Очевидно, все понимали, что его хватает только на вспышку, что каждая из следующих -- не последняя, но почему-то коллекция его пополнялась непрерывно и неожиданно. В конце концов они, действительно, все были ему благодарны за хорошее время, за то, "что и так оказывается бывает". Ему как профессионалу в двух любимых жизненно важных занятиях были интересны все -- возраст и социальное положение не имели никакого значения -- лишь бы не нарушался закон и мораль... а то, что жена изменила мужу -- он считал никто судить не вправе: значит, у нее были на то веские основания. Это тоже морально -потому что жизнь дается человеку один раз, и рыба ищет, где глубже и т. д. Вот на эт тему они и дискутировали с Надеждой Петровной бурно, с громкими и не всегда корректными аргументами, переходя непрерывно с общих философско -этических тем на личности, злясь, сожалея, что испорчен вечер ( ее муж должен был скоро вернуться из командировки), что ссорятся, вообще- то говоря, из-за кого-то, без кого могут спокойно прожить!