Андрей Саенко - Бездна

Конечно, Сашка вызвал Влада не только и не столько для того, чтобы придумывать эти идиотские названия компаний. Сашка баловался написанием стихов, а порой и песен, которые мало кому показывал. Влад же всегда восхищался творчеством друга, причем чувствовалось, что его эмоции искренни и совсем не вызваны желанием польстить молодому автору. Поэтому Влад часто становился первым слушателем и ценителем Сашкиного творчества, если Неля случайно не оказывалась ближе в "момент истины".

Когда Сашка добрался до места, Влад уже ждал его. Они пожали друг другу руки и направились к эскалатору. После нескольких дежурных фраз, призванных донести до собеседников, что с момента их телефонного разговора ничего существенного не произошло, Сашка сказал небрежно:

- Слушай, я тут всю эту байду зарифмовал.

- Какую байду?

- Ну вот это все, что на улице. Прочесть?

- Конечно, давай.

До конца эскалатора было еще далеко, и Сашка начал.

Задождила Осень из прорех небесных,

Режет сизый воздух лезвиями капель,

И хребты иссохших листьев бестелесных

Отдают деревья под осенний скальпель.

Распустила сопли, замесившись в глину,

Бывшая обитель цвета-малахита;

Прошивая тучи очумелым клином,

Обращают птицы злое небо в сито;

Перешнуровали мертвые дороги

Новыми шнурками дождевые черви;

Своего правленья размывая сроки,

Мечется по лужам непогода-стерва;

Развезло способность мозга мыслить трезво,

И в тумане пьяном потонула вера.

И от слез безвкусных, тошнотворно-пресных,

Душу облепила плесень серой скверны.

Влад, улыбаясь, молча смотрел на Сашку некоторое время. Эскалатор закончился. Они ступили на плиты вестибюля и тогда Влад, словно распробовав вкус тонкого вина, изрек, наконец:

- Солидно, - Влад выдержал небольшую паузу и словно вернулся к ощущению вкуса, - отдает Шевчуком.

Он еще немного помолчал, а потом спросил вдруг:

- А чего так мрачно?

- А чему радоваться, Влад? У меня депрессия.

- У тебя что, случилось что-то? -- вопрос был дежурным. Влад прекрасно знал, что все в порядке.

- Да не то чтобы... Ощущение какой-то серости во всем.

- Да ладно! Тебе ли жаловаться с твоей-то Нелькой! Она ж у тебя такой цветастый человек.

- Цветастый значит калорийный, от английского "color", - задумчивым эхом отозвался Сашка. У него так бывало: мозг его делал забавные наблюдения и выдавал заключения как бы отдельно от тех мыслей и настроений, в которые Сашка был погружен. Выдав новое определение, мозг клал его во внутренний карман черепной коробки до поры; когда-нибудь он достанет его оттуда слово "калорийный", чтобы использовать, например, как эпитет при описании дородной женщины в кричащем цветастом платье.

- Так в чем же дело?

- Влад, ты знаешь, - Сашка вернулся к полностью серьезному тону, - мне сегодня всю ночь снилась огромная бездонная черная дыра.

- Фрейдисты сказали бы, что это символ глубокой задницы, в которой ты оказался вместе со всем нашим гражданским обществом.

- Напрасно ты переводишь это в шутку. Она меня чуть не съела и, ты знаешь, Влад, так страшно мне еще никогда не было. Я понимаю, глупо, но против чувств не попрешь.

- Ты же творческий человек, Александр! Если тебя не будет потряхивать время от времени, что ты сможешь написать?

Они уже вышли из метро и повернули на Ильинку. До ворот налоговой оставалось еще метров пятьдесят.

- Это очень серьезная тема, - ответил после некоторой паузы Сашка, - я часто думаю, не придется ли мне выбирать между спокойными ровными отношениями с Нелей, с тобой, со всем окружающим миром и способностью писать. Меня страшит этот выбор. На самом деле, это и есть гамлетовский вопрос "to be or not to be", только адаптированный под мою ситуацию. Речь идет о том, насколько устойчива та субстанция, которую я собой представляю сегодня.

Они подошли к дверям налоговой инспекции.

- Я понимаю, о чем ты говоришь, - Влад тоже был совершенно серьезен. -Это не только твой вопрос. Перед ним были поставлены все творческие личности мира. И, как показывает практика, мало кому из них удалось совместить в себе мятежное настроение творчества и обыденность спокойствия в быту. И все же, я бы не драматизировал ситуацию. Многие, из тех, кто стали знаменитостями, имели отвратительный характер, что позволяло им изматывать редакторов и пробивать свои произведения. Это имело и другую сторону: они теряли семьи, любимых, ссорились с родителями, в итоге становились рабами публики и были вынуждены эпатировать ее всякий раз. Однако, я уверен, существует не меньшее количество людей, которые пишут прекрасные стихи, музыку, картины, имеют прекрасный характер, живут с милыми и верными женами или мужьями, скромно отмечают свои юбилеи в узком кругу самых близких друзей. И за все это они платят лишь одним -- неизвестностью -- поскольку они просто не в состоянии пробить свои произведения через редакции, администрации выставок и худсоветы. Я думаю, вопрос, на который ты должен ответить себе, звучит не "быть или не быть?", а "для кого я пишу?". Если для себя -- живи себе с миром; если для других -- придется быть альтруистом до конца.