Андрей Савельев - Ученик Эйзенштейна (фрагмент)

Андрей Савельев

Ученик Эйзенштейна (фрагменты)

ВСТУПЛЕНИЕ

Двадцатипятилетний выпускник ВГИКа, дебютирующий в "Новом мире", написал заведомо апокрифическую повесть о знаменитом режиссере и о советском быте тридцатых -- сороковых годов. Некоторые реальные эпизоды и подробности из биографии Эйзенштейна перемешаны здесь с ничем не скованной выдумкой. Мистификацией сегодня никого не удивишь: и старые и молодые писатели нередко пытаются компенсировать свое незнание и непонимание современной жизни вымученными, умозрительными построениями, эксплуатируя память культуры, но ничем, по сути, эту память не пополняя.

У Андрея Савельева совсем другое. Его выдуманный Эйзенштейн -- живой человек, с которым читатель постепенно вступает в душевный контакт, ощущая в самом себе творца -- при всем том, что в сегодняшней обыденности творчество выглядит занятием самым бесперспективным. Пора менять профессию? Или уже поздно? И детей своих стоит предостеречь от опасных игр с музами? Савельевский Эйзенштейн так отвечает на эти вопросы: "-- Вы могли бы стать кем угодно... От пастуха до члена правительства. Но при виде сцены у вас бы текли слезы". То есть всякий живой, энергичный и мыслящий человек может реализовать себя не только в художественной сфере -- если при этом он не будет искренне страдать. "Слезы" -- реальный критерий кровной причастности к искусству.

В произведении Савельева советское прошлое преображено творческим взглядом совсем молодого человека, не отягощенного идейными предрассудками отцов и дедов. Герои повести беззаботны и безответственны, как персонажи фильмов Тарантино. Их природная жажда жизни и тяга к свободе определяют прихотливую логику сюжета. Но в этой игровой легкости и ненатужной озорной веселости исподволь вызревает непритворная чувствительность и свежий психологизм. Мне кажется, новое литературное поколение выбирает именно такой путь.

Вл. Новиков.

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

1

Увидев меня, бабушка мгновенно вспоминает деда.

-- Такой же раздолбай, -- говорит она.

Дед учился во ВГИКе на курсе Сергея Михайловича Эйзенштейна. О его поступлении ходили легенды. То есть поэтически выраженная неправда.

Все прочили деду великое будущее фрезеровщика. Отец с трудом заставил его окончить десять классов. Сдавая выпускной экзамен по литературе, дед вытащил билет "Буржуазные течения начала века". Он знал, что "буржуазное" -синоним "плохого", а течения бывают у рек. Он только не знал, каким образом связать эти понятия. И вышел к доске полный недоумения. Экзамен принимал интеллигентнейший человек, бывший профессор Московского университета.

-- Рассказывайте, -- велел он.

Дед набрал побольше воздуху и хмыкнул.

Профессор начал задавать наводящие вопросы.

-- Кто был Брюсов?

-- Поэт...

-- Правильно... А точнее?

-- Хороший поэт.

-- Верно, верно... А по складу поэзии? Ну?

Дед задумался.

-- Он был... Ну... -- кивая головой, подбадривал экзаменатор. -- Сим... Ну? Сим-во... Сим-во-ли...

Дед вспомнил слово "символизм", которое, подобно шаману, учитель выдавал несколько раз в течение урока, и воскликнул:

-- Брюсов был символизатором!

Профессор обладал завидным чувством юмора.

-- А Маяковский тогда -- футурологом, -- поддел он. -- Конечно, глупо рассчитывать, будто вы способны продекламировать стихи Брюсова. Тащите второй билет.

Пока дед изучал название второго билета, профессор поражался:

-- Я понимаю, Блока не учить, у этого прекрасного поэта стихи длинные. Но Брюсова... Чего там учить? "О, закрой свои бледные ноги". Рай для склеротиков. Кто следующий?

В критические моменты дед всегда отличался известной наглостью. Он встал и пошел к доске.

-- Что, юноша? -- иронично спросил экзаменатор. -- Решили перетаскать все билеты?

-- Я могу продекламировать Брюсова, -- сказал дед. И выдал нараспев:-О, закрой свои бледные ноги.

Как говорилось выше, профессор обладал чувством юмора. Это позволило ему оценить находчивость двоечника тремя баллами.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

1

2 февраля 1946 года в Доме кино было многолюдно. Чествовали сталинских лауреатов. Награжденный высшей премией Эйзенштейн источал нервное веселье. После ряда неудач первая серия "Ивана Грозного" понравилась вождю.

Оркестр заиграл вальс. Эйзенштейн подошел к Вере Марецкой:

-- Разрешите?

Публика Дома кино затаив дыхание следила, как лысоватый человек маленького роста кружился в элегантном танце.