Дмитрий Мамин-Сибиряк - Пир горой

Первый снежок послужил сигналом к отъезду. Егор Иваныч в последний раз приехал в скит на Увеке. Прощание с Аннушкой было самое трогательное. Старик уже не стыдился собственных слез.

– Смотри, Анна, ежели я помру в тайге, вот тебе вторая мать, – повторил Егор Иваныч несколько раз, указывая на честную мать Анфусу. – Слушайся ее, как меня… Она худу не научит.

– Тятенька, я тогда пострижение приму… – отвечала Аннушка, заливаясь слезами. – Нечего мне в мире делать!

Потом девушка была выслана, и старики занялись серьезным разговором.

– Рассчитал тебя Лаврентий Тарасыч? – спрашивала старуха.

– Как же, рассчитал… Прислал сто рублей.

– Это за сорок-то лет службы? Ведь ты без жалованья у него служил…

– И за это спасибо. Ну, да бог с ним… Вот Капитону прислал целых три тысячи, чтобы, значит, чувствовал. Такой уж особенный человек…

– Уж через число особенный-то…

Честная мать была как-то особенно задумчива и после деловых разговоров сообщила томившую ее заботу:

– Пали из Москвы слухи, Егор Иваныч, што позорят нашу обитель никонианы. Строгости везде пошли. Головушка с плеч – вот какая забота прикачнулась.

– Никто, как бог, честная мать…

Когда Егор Иваныч зашел проститься к Густомесову, Агния Ефимовна встретила его с опухшими от слез глазами.

– О чем это ты разгоревалась так, матушка? – удивился Егор Иваныч, здороваясь.

– А уж мое дело!.. Тебя просить не буду, штоб пожалел! – отрезала Агния Ефимовна. – Ступай к слепому черту.

Сам Густомесов тоже держал себя как-то странно и все говорил о Капитоне:

– Вот как он мне поглянулся, Егор Иваныч, твой-то Капитон. Помру, пусть Агнюшка замуж за него идет… Деньги-то ведь все я ей оставлю. Пусть повеселятся да меня вспоминают… Хе-хе! У молодых-то мысли в голове, как лягушки сивчут.

– Не ладно ты говоришь, Яков Трофимыч… Только напрасно Агнию Ефимовну обижаешь.

– Я? Обижаю?.. Да ведь она меня любит, моя голубушка, а любя, все терпят. Она меня любит, Агнюшка, а я Капитона люблю. Хе-хе!..

Егор Иваныч с тяжелым чувством оставил густомесовский флигелек. Нехорошие слова говорил Яков Трофимыч и совсем не к лицу. Провожая его, Агния Ефимовна шепнула:

– Скажи поклончик Капитону Титычу… скажи, что буду богу за него молиться.

– Ах, Агния Ефимовна, Агния Ефимовна! Себя-то пожалей, а об Капитоне позабудь: ветер в поле, то и Капитон для тебя.

Агния Ефимовна только улыбнулась сквозь слезы. Тоже выискался советчик: себя пожалей…

Долго простояла Агния Ефимовна в дверях сеней, похолодела вся, а уходить не хотела. Вот и Егор Иваныч скрылся давно, и снежок падает, мягкий такой да белый, а она все стояла, стояла и стыла от щемившей ее тоски. Господи, хоть бы умереть!.. Ведь другие умирают же, а она должна жить. Закроет глаза Агния Ефимовна и видит Капитона, руками к нему тянется, какие-то ласковые слова говорит… И сердце обмирает, и голова кружится, и страшно делается… А там, из горницы, доносится старческое ворчание: «Агнюша, где ты? Агнюша!..» Агния Ефимовна знала вперед, что теперь начнутся умоляющие ноты, потом слезливые, потом угрожающие: «Агнюша, голубушка, маточка… ах, Агнюша!»

Она вернулась в горницу вся холодная, продрогшая. Старик схватил ее за руку и сейчас же ощупал лицо.

– Ты плакала? Об нем плакала? О, змея подколодная!..

Он захрипел от бессильного гнева, а она вся дрожала, чувствуя, как эта мертвая рука опять тянется к ее лицу.

– Убить тебя мало… задушить… изрезать на мелкие части… растерзать!..

Она молчала и только закусила губы, когда старик начал ломать ее тонкую руку. Потом этот порыв ярости сменился нежностью, что еще было хуже.

– Агнюша, миленькая… голубка… Ведь ты любишь меня? Потерпи еще малое время: скоро я помру… пожалей старика… Ну, любишь? Агнюшка, маточка… слезка моя!.. Умру, все тебе оставлю! Поминай старика…

Она молчала.

Старик оттолкнул ее и дико захохотал.

– Прочь от меня, дьявол!.. Ха-ха!.. Ты о нем думаешь, о Капитоне… Вся ты одна ложь и скверна! И думай, а Капитон на другой женится! Другую будет ласкать-миловать. Ха-ха!.. Завидно тебе, маточка, ох, как завидно, а ничего не поделаешь! Здоровый он, Капитон-то, молодой, кровь с молоком, глаза, как у ясного сокола, и все другой достанется… Другая-то и будет заглядывать в соколиные глаза, другая будет разглаживать русые кудри… Другая порадуется за тебя, Агнюшка, а ты вот со мной горе горевать будешь!

Ответом были глухие рыдания.

– Агнюша, где ты?.. Агнюша, подойди ко мне… Агнюша, не убивайся: скоро я помру, маточка!