Иероним Ясинский - Бунт Ивана Иваныча

Но старик едва только услышал от него о Лозовском, сделал несколько утомлённое лицо — «надоела мне вся эта комедия» — и оборвал его следующей фразой:

— Где же в самом деле ваша супруга? Было бы гораздо приличнее, — прибавил он, — простите за замечание, если бы вы посещали дочь мою совместно с нею. Не правда ли, дочурка?

Иван Иваныч встал и сказал:

— Сейчас она будет здесь… Вот я пойду, приведу её…

Свенцицкий ещё раз больно пожал ему руку и даже чуть-чуть скрипнул зубами, низко кивнув ему головой наискосок.

Видя, что Иван Иваныч уходит, Сонечка встрепенулась.

«Так нельзя, — подумала она. — Уж если ему написали о том, что мы любовники (этими словами наверно написали, но какое пошлое выражение!), так пусть он и от нас то же самое услышит. Начистоту лучше. Этак страха не будет, а то просто мучение».

Бледная и гневная, она крикнула:

— Ваня, стой!

Иван Иваныч так и ахнул.

«Всё испортила, — сказал он себе с ужасом, — старик и то насторожил уши. Что же делать теперь?» Он остановился перед нею, играя шляпой и с мучительным недоумением поглядывая на Свенцицкого, который стал улыбаться ему совершенно по-приятельски, что его окончательно поставило в тупик и сбило с толку. Мысли его опять спутались точно в хмелю, и был момент, когда он ничего не ощущал, кроме какого-то нытья в груди да шума в ушах. Он машинально подал руку девушке и очнулся наконец, когда услышал свой собственный вопрос, сказанный им как бы сквозь сон, помимо воли:

— Софья Павловна, что с вами?

— Неужели вы так уйдёте? — спросила она.

«Хорошо ещё, что она на вы перешла, — подумал он, — а той фразы, пожалуй, старикашка и не расслышал», и сказал, улыбаясь и делая ей глазами какие-то знаки, которых и сам не понял бы, но в полной уверенности, что она их не может не понять:

— Поверьте, Софья Павловна… Я скоро… — прибавил он, и Сонечке вид его показался растерянным, а поведение — двусмысленным.

Мучительное подозрение мелькнуло в её уме.

— Ваня! — прошептала она в тоске, поднося руки к бледным вискам.

Иван Иваныч страдал нестерпимо. Ему больно было видеть свою дорогую Сонечку изнемогающею от тяжёлого чувства страха за грядущее, и в то же время он злился и досадовал на неё, что она разрушает его планы, не хочет понять, что в данном случае хитрость — всё, и что чересчур большой откровенностью можно действительно сгубить дело. «Ах, эти женщины, — думал он, — у них совсем особая логика», и обменивался со Свенцицким улыбками, радуясь, что, по крайней мере, старик-то оказывается с тугой сообразительностью, потому что другой на его месте уже всю суть уразумел бы. Таким образом, решив поступить последовательно и обнаружить силу характера и постоянно имея перед глазами перспективу ночного бегства с Сонечкой, Иван Иваныч, скрепя сердце, быстро отступил от девушки и пошёл к дверям. «Потом извинюсь, — подумал он, — расскажу, что, почему и как, если она ещё не поняла, и она простит, потому что от этого результат получится хороший». Сонечка ещё раз окликнула его, и ей показалось, что ежели он не вернётся и оставит её одну с отцом, то уж она и не увидится с ним больше; но он, опасаясь новых бестактностей с её стороны, вежливо махнул ей рукой и проговорил торопливо:

— Сейчас, сейчас, Полина Марковна придёт сейчас!

На дворе стояла ещё кибитка, в которой приехал Свенцицкий, и лошади фыркали, а кучер ходил возле них, разминаясь. Иван Иваныч быстро очутился на улице, чувствуя, что теперь необходимо быть очень деятельным и не зевать и, взяв извозчика, отправился на почтовую станцию и заказал к часу ночи тройку. Затем поехал домой, упросить Полину Марковну сейчас идти к Сонечке и сидеть возле неё, чтоб той не было скучно и страшно. Но Полины Марковны не застал. Это его очень огорчило и даже взбесило. Ругаясь и ворча, он поспешно вытащил чемоданчик и сунул в него несколько рубах, пальто зимнее и пару платья. Пересчитал деньги, оделся по-дорожному, и в ботфортах и с саквояжем через плечо присел к столу и написал несколько прощальных писем знакомым, на всякий случай и Полине Марковне. Было восемь часов. Он нетерпеливо стал ходить по комнатам и напевать, в ожидании срока, когда надо будет начать действовать, и между прочим разбирал и взвешивал своё поведение и Сонечки в сцене с отцом и пожимал плечами, удивляясь, как такая умная девушка могла потеряться до такой степени и наговорить столько вредных вещей. Хорошо ещё, что он, Иван Иваныч, вовремя нашёлся и кое-как поправил дело. В глубине души однако он смутно сознавал, что сам наделал немало промахов, но в чём они заключаются, никак не мог определить, да и не старался. Настроение у него было во всяком случае нерадостное, и останавливаясь перед окнами, он с тревогой всматривался в сумрак вечера, медленно сгустившийся и пронизываемый там и здесь огнями. В слабом шуме, которым город заявлял о своём существовании, ему чудились вздохи, чьи-то слёзы и чьи-то стоны, упрёком отдававшиеся в его груди. Он не мог дольше ждать, не хватало терпения и, повинуясь инстинктивному влечению, бросился опять к Сонечке на квартиру. По пути не попалось ни одного извозчика, и он шёл по кривым тротуарам, чуть не бегом.