Варлам Шаламов - Перчатка, или КР-2

Вот я и буду его работником, буду таскать рейку, теодолит. Если нужно будет два реечника, будем брать еще рабочего. Но все, что можно, будем делать вдвоем.

Я из-за своей слабости не мог таскать теодолита на плечах, но Иван Николаевич Босых таскал теодолит сам. Я таскал только рейку, но и рейка мне была тяжела, пока я не привык.

В это время острый голод, голод золотого прииска уже прошел - но жадность осталась прежней, я по-прежнему съедал все, что мог увидеть и достать рукой.

Когда мы вышли первый раз на работу и сели в тайге отдохнуть, Иван Николаевич развернул сверток с едой - для меня. Мне это не понадобилось, хотя я и не стеснялся, пощипал печенье, масло и хлеб. Иван Николаевич удивился моей скромности, но я объяснил, в чем дело.

Коренной сибиряк, обладатель классического русского имени - Иван Николаевич Босых пытался у меня найти ответ на неразрешимые вопросы.

Было ясно, что топограф - не стукач. Для тридцать восьмого года никаких стукачей не надо - все делалось помимо воли стукачей, в силу более высших законов человеческого общества.

- Ты обращался к врачам, когда ты заболел?

- Нет, я боялся фельдшера прииска "Партизан" Легкодуха. Доплывающих он не спасал.

- А хозяином моей судьбы на Утиной был доктор Беридзе. У врачей-колымчан могут быть два вида преступления - преступление действием, когда врач направляет в штрафзону под пули,- ведь юридически без санкции врачей не обходится ни один акт об отказе от работы. Это - один род преступления врачей на Колыме.

Другой род врачебных преступлений - это преступление бездействием. В случае с Беридзе было преступление бездействием. Он ничего не сделал, чтобы мне помочь, смотрел на мои жалобы равнодушно. Я превратился в доходягу, но не успел умереть. "Почему мы с тобой выжили? - спрашивал Иван Николаевич.Потому что мы - журналисты". В таком объяснении есть резон. Мы умеем цепляться за жизнь до конца.

- Мне кажется, это свойственно более всего животным, а не журналистам.

- Ну нет. Животные слабее человека в борьбе за жизнь.

Я не спорил. Я все это и сам знал. Что лошадь на севере умирает, не выдерживая сезона в золотом забое, что собака подыхает на человеческом пайке.

В другой раз Иван Николаевич поднимал семейные проблемы.

- Я холост. Отец мой погиб в гражданскую войну. Мать умерла, пока я был в заключении. Мне некому передать ни свою ненависть, ни свою любовь, ни свои знания. Но у меня есть брат, младший брат. Он верит в меня, как в бога. Вот я и живу, чтобы добраться до Большой земли, до города Ишима войти в нашу квартиру, улица Воронцова, два,- посмотреть в глаза брату и открыть ему всю правду. Понял?

- Да,- сказал я,- это - стоящая цель.

Каждый день, а дней было очень много - более месяца, Иван Николаевич приносил мне еду свою - она ничем не отличалась от нашего полярного пайка, и я, чтобы не обидеть топографа, ел вместе с ним его хлеб и масло.

Даже свой спирт - вольным давали спирт - Босых приносил мне.

- Я - не пью.

Я пил. Но спирт этот был такой пониженной крепости после того, как прошел несколько складов, несколько начальников, что Босых ничем не рисковал. Это была почти вода.

В тридцать седьмом году летом Босых был на "Партизане" несколько дней - еще в берзинские времена - и присутствовал при аресте знаменитой бригады Герасимова. Это - таинственное дело, о котором мало кто знает. Когда меня привезли на "Партизан" 14 августа 1937 года и поместили в брезентовой палатке,- напротив нашей палатки был низкий деревян-ный бревенчатый барак-полуземлянка, где двери висели на одной петле. Петли у дверей на Колыме не железные, а из куска автомобильной шины. Старожилы объяснили мне, что в этом бараке жила бригада Герасимова - семьдесят пять человек не работающих вовсе троцкистов.

Еще в тридцать шестом году бригада провела ряд голодовок и добилась от Москвы разрешения не работать, получая "производственный" паек, а не штрафной. Питание тогда имело четыре "категории" - лагерь использовал философскую терминологию в самых неподходящих местах: "стахановская" - при выполнении нормы на 130% и выше - 1000 граммов хлеба, "ударная" - от 110 до 130% - 800 граммов хлеба, производственная - 90 - 100% - 600 граммов хлеба, штрафная - 300 граммов хлеба. Отказчики переводились в мое время на штрафной паек, хлеб и воду. Но так было не всегда.

Борьба шла в тридцать пятом и тридцать шестом годах - и рядом голодовок троцкисты прииска "Партизан" добились узаконенных 600 граммов.

Их лишали ларьков, выписок, но не заставляли работать. Самое главное тут - отопление, десять месяцев зимы на Колыме. Им разрешали ездить за дровами для себя и для всего лагеря. Вот на таких кондициях бригада Герасимова и существовала на приисках "Партизана".