Евгений Шкловский: Заложники (Рассказы)

- Но...

- Дай мне договорить, пожалуйста, - раздраженно оборвал Ларин. - Ты лично отправлял письма в центральные газеты. Ты получил хоть один вразумительный ответ? Мы с Серебрянниковым и Седовым ездили в Москву, отвезли бумаги, встречались с разными важными людьми - и что, что-нибудь сдвинулось? Может, только хуже стало - уже дорогу прокладывают, заторопились. Нет, - Ларин покачал головой, - мертвое дело.

- Нет, не мертвое! - неожиданно зло сказал Виталий. - Не мертвое! Мы будем бороться, протестовать...

- Ну хорошо, - нахмурился Ларин, - вот мы напечатали статейку в нашей прогрессивной "Заре". Опять же - что? Корреспондентов, которые написали, под угрозой увольнения заставили дать опровержение да еще сопроводили его "от редакции". Я не хочу сказать, что общественное мнение изменилось, может, даже наоборот, только укрепилось, люди чувствуют, что готовится что-то нехорошее, но - толку-то? Везде стена. Нет, Вася, дело не только в том, что нам просто не дадут этого сделать. Все равно будет так, как они решили, те, кто наверху. Может, из нашей местной власти тоже кто-то не хочет, но все равно против течения не поплывет, знает, чем для него это кончится. Плетью обуха, брат, не перешибешь, старая мудрость. Все равно сделают по-своему.

- Но это... - Лицо Виталия побагровело. - Это невозможно!

Ларин горько усмехнулся.

- Ладно, старина, не будь таким уж идеалистом! Увы, возможно, больше того, уверяю тебя, так и будет. Конечно, это безумие, абсурд, преступление, все правильно, но именно так и будет, я в этом почти не сомневаюсь. Мы все равно проиграем. - Он снова покачал головой, губы его скривились. - Знаешь, давай-ка выпьем с тобой по рюмке, давай... - И полез в стойку, вытащил оттуда бутылка "Кубанской", не начатую даже, сходу свернул ей пробку.

Но тут же увидел, что Виталий отрицательно мотает головой. Он мотал головой, как бычок, которого тянут куда-то, а он упирается передними ногами, и глаза у него были закрыты.

- Знаете, кто вы... - тихо и твердо вдруг выговорил он. - Знаете? - И так же тихо, глотая звуки, словно захлебываясь. - Вы... вы предатель! Дезертир! - Он помолчал, потом еще тише. - Вас... купили...

Ларин дернулся, как от удара, словно споткнулся о что-то невидимое, глаза сузились, но когда он заговорил, голос был спокоен.

- Может быть, может быть, ты и прав. Все это я и сам себе говорил, ты что думаешь? Я люблю этот город, большая часть жизни тут прошла, дети родились, я многого хотел для него и, не тебе говорить, кое-что сделал. Но я не хочу участвовать в этом коллективном самоубийстве, не хочу, понятно? А оно будет, будет, будет, помяни мое слово, ничего вы не сделаете. Эта машина все равно вас сомнет. Ты, Виталий, человек молодой, вольный, можешь считать меня кем угодно, но ты поймешь меня, когда у тебя будут собственные дети. Так что ничего, как-нибудь переживу этот грех, выдержу, лишь бы они выросли здоровыми. И потом, - он улыбнулся миролюбиво, - на мне что, свет клином сошелся? Мало что ли в городе людей? Или это только мне надо? Боритесь, собирайте подписи... А вдруг я неправ, вдруг удастся?..

Значит, Ларин действительно переезжал.

Виталий ни за что бы не поверил, не убедись сам, лично. Не увидь собственными глазами. То ли он еще не совсем выздоровел, но это как-то странно подействовало на него: словно его выпотрошили, вывернули наизнанку так опустошенно и холодно стало внутри. И безразлично.

Он любил Ларина, восхищался им - с тех самых пор, как после школы год работал в больнице санитаром. Там с ним и познакомился. А сколько раз они вместе ходили гулять в монастырь, уже потом, когда стали почти друзьями, хотя, конечно, какие они друзья? Ларин был для него образцом, наставником, учителем... Взбирались на смотровую башню, чтобы полюбоваться открывающейся отсюда красотой - бескрайними, убегающими к горизонту полями, близкой голубизной неба, все как в сказке, как в кино, тишь и покой, золотящиеся купола церкви, строгий лик Христа над вратами, и вдруг бухал колокол, звон рос, ширился, плыл над их головами, над городком, над вековой дубравой, над березовой рощей - словно из иного, неведомого времени, которое таилось во всем, что их окружало, живое, и неожиданно обнаруживалось совсем близким, они тоже были в нем. А звон плыл, плыл...

Даже и теперь, когда с Лариным все было ясно, Виталий не мог примириться - не умещалось в голове, что возможно вот так, запросто обречь целый город, не случайно же рассказывали, что японцы, приехавшие сюда на экскурсию, посмотрели на свои радиационные датчики и даже не захотели вылезать из автобуса, повернули назад.