Евгений Шкловский - Заложники (Рассказы)

Наверно, в момент столкновения я потерял от боли сознание (перелом был сложный, ногу, как мне потом сказали, собирали по кусочкам), так что информация поступала ко мне по каким-то иным, неведомым каналам - я все видел и слышал, будто сверху, а на самом деле - отовсюду, странное всеобъемлющее и всепроникающее присутствие.

То, что в критических ситуациях душа иногда отлетает и откуда-то в и д и т, особенно часто в минуты клинической смерти - об этом я читал, у Моуди, Ника приносила западное аккуратненькое издание - небольшого формата, пухленькая книжица с непривычно белой бумагой и столь же непривычно четкой полиграфией. Мне она тоже перепала - на одну ночь, утром Ника должна была обязательно отнести ее на работу и вернуть.

Удивительно было другое - я предчувствовал аварию. Да что предчувствовал! Я почти точно з н а л, до деталей: "МАЗ", выскочивший неожиданно на встречную полосу, мертвый шофер такси, потерявший сознание (и уже как бы тоже неживой) Реутовский, стоны, в том числе и мои собственные, вой "скорой" - как в кинокартине.

Наверно, знал - все-таки слишком, это потом казалось, знал, однако что-то похожее носилось перед глазами. Вернее, пронеслось, пока ловили такси, - Реутовский вышел на проезжую часть и махал рукой, кто бы ни проезжал - частник, грузовик или такси с пассажирами, он даже автобусы пытался останавливать, в такой азарт вошел, а мы с Виталием стояли немного поодаль и тоже голосовали, хотя одного Реутовского с его энергией вполне хватало.

Трудно вспомнить, в какое мгновение пронеслось - может, еще до такси, до этого самого, желтого, когда подрулил красненький "Жигуленок", но тут же снова тронулся, а водитель нетерпеливо качнул головой - отрицательно, с неудовольствием, что потревожили, и Славик дрыгнул ему вслед ногой: мол, мотай отсюда, - рассердившись...

Но скорей всего, когда именно то, желтое, с зеленым огоньком, как положено. Что-то еще толкнуло внутри, и уже тогда вдруг увиделось словно со стороны или сверху - как они садятся и Реутовский поворачивает довольное лицо к шоферу: ну что, шеф, поехали, - неунывающий Славик, который уже не помнил, что минуту назад крыл всех водил скопом, особенно, разумеется, таксистов, он радовался минуте и тому, что они сели наконец и едут... едут... Эх, если б он мог хотя бы предположить! Так ведь никто и не предполагает, и не думает, иначе с места побоишься сойти, - и только во мне вдруг промелькнула (только ли?) внезапная странная отъединенность с еще чем-то туманно-жутковатым, как в зеркалах во время гадания, в конце длинного, бесконечного коридора - то ли показалось, то ли на самом деле...

Ника возникла в палате на следующий день, ни свет ни заря, облаченная в белоснежный халат, незнакомая, прохладная, чистая - утренняя.

Как она прошла? Да вот так и прошла, помогли, халат дали, только тише, чтоб никто ничего... А вообще ей кажется, - наклонилась низко к его лицу, так что стали различимы крупинки туши у основания ресниц, неожиданно длинных, ажурной черной сеточкой то затенявших, то приоткрывавших два изумрудных озерца, - ей кажется, что теперь ей ничто не может помешать, ты понимаешь? Даже тут, еще не поинтересовавшись его самочувствием, она сразу за свое, тайное, которое у него уже сидело в печенках, настолько, что он начинал задыхаться - и теперь вот откачнулся неприязненно, насколько позволяла подвешенная нога, мгновенно занывшая, настоящая боль, он знал, была впереди, а сейчас казалось, что из нее вытягивают сразу все жилочки, много-много, еще заморозка не отошла.

Ника выпрямилась.

Борис, как это произошло? (Он поморщился.) Ну хотя бы в общих чертах, ей очень нужно, она ведь предчувствовала, нет, правда, почему он отворачивается, она страшно разнервничалась, когда они ушли, хотела даже побежать вслед, но было уже поздно, она бы их все равно не догнала, да они бы ее все равно не послушались - что она могла им сказать? Но она точно предчувствовала, еще когда Реутовский позвонил, накануне, - голос ее напрягся, стоило произнести фамилию Славика, наверняка ей известно было, что все, Реутовского больше нет, не спасли его, не успели, не удержали!

Ты меня слышишь?

Он слышал.

А ты, ты ничего не чувствовал? - гнула она свое. - Неужели совсем-совсем ничего?

А он в который раз удивлялся, как странно, глубоко темнеют ее внимательные зеленые глаза, точь-в-точь кошачьи, словно теряя свой естественный цвет, словно западая куда-то, и оттуда смотрят на него совсем по-другому. Его же этот взгляд, из неведомой глубины, повергал в неприятное беспокойство. Вопрос ее был абсолютно неуместен: чувствовал он или не чувствовал, какое это теперь имело значение, после всего? Эти Никины игры...