Геннадий Шпаликов: Пробуждение

И вот уже машина медленно выбралась, и, подсаживая друг друга, охотники снова взбирались в кузов...

...Кто знает, что такое охота? Как меняются люди, охваченные единственным, но страстным желанием во что бы то ни стало добиться своего: найти зверя, загнать его, победить.

Петр видел вокруг себя разгоряченные преследованием лица людей.

Они тяжело бежали рядом с ним по глубокому снегу между деревьями, и он бежал вместе с ними, что-то кричал, и ему кричали: "Заходи", "Беги вправо!", "Да не сюда!", "Растянуться в цепь!", "Не отставать!" - и он старательно выполнял все эти команды.

Бежал вправо.

Останавливался.

Бил в колотушку.

Рядом Колька вертел трещотку, били палками просто по стволам деревьев - гнали зверя, которого никто еще не видел, и Петр не представлял, где он может быть, потому что не видел ничего, кроме бегущих между деревьями людей, кричащих что-то - и он тоже кричал и старался не отстать, хотя снег был глубок, полушубок тяжел, и они все поднимались по склону, что было трудно вдвойне, но это никого не останавливало, напротив - азарт преследования заставлял забыть обо всем на свете, все желания и помыслы людей были сосредоточены сейчас на одном: загнать, загнать во что бы то ни стало, успеть, не опоздать, не пропустить сквозь цепь.

На какие-то считанные минуты, взобравшись на вершину, охотники позволили себе минутную передышку, вытирали шапками мокрые лица, пили из фляжек, говорили все вместе, не слушая друг друга, перебивая, кто-то упрекал товарища за нерасторопность, кто-то жадно ел снег, и Петр вместе с другими что-то тоже говорил, спорил, смеялся, торопливо докуривал сигарету.

И снова, по команде, бежал куда-то вперед и дальше, стараясь поддержать в себе то самое ощущение общего дела, общего приподнятого настроения, азарта, но это уже получалось у него автоматически, хотя он изо всех сил старался не выпасть из игры.

Но чем дальше он бежал, чем азартнее звучали голоса вокруг, чем, очевидно, ближе была развязка, хотя зверя, на которого они охотились, он не видел до сих пор, - тем все больше и больше им овладевало странное чувство неучастия и даже своей ненужности в происходящем вокруг.

Куда он бежит? Зачем? О чем кричат охотники? Что хотят от него лично? Что он должен тут делать?

Стволы деревьев мелькали перед ним, и еще он видел спины охотников, обгонявших его, слышал возбужденные хриплые голоса.

И он в последний раз попытался снова войти в общий ритм, забыв обо всем, убедить себя, что и сегодня - все это прекрасно - как уже бывало не раз, как всегда - охота, зимнее утро в лесу, да, все было на самом деле прекрасно, и охота, и зимний лес, и товарищи, и фляжка, передаваемая друг другу, и лай собак, и снежная пыль на лице.

Все это так.

Все существовало.

Но он уже точно знал, что все это - отдельно от него, само по себе, и что теперь все его попытки причастить себя к этой гармонии уже бесполезны.

Он отставал, постепенно переходя на шаг, потом совсем остановился, тяжело привалившись к стволу.

Снял шапку.

Слипшиеся мокрые волосы. Пот застилал глаза.

С трудом переводя дыхание, он смотрел прямо перед собой - там, впереди, с гиком, свистом, вздымая за собой снежные буруны, как солдаты Суворова в Альпах, съезжали в глубину оврага охотники, вот они исчезли ненадолго, чтобы снова появиться на дне лощины, продолжить подъем уже к другому холму, следующему.

Петр сначала услышал собачий лай, опустил глаза. И замер от неожиданности.

Прямо перед ним стояла собака, рыжая, белые пятна на лбу и на боках.

С ходу перевернулась, исчезла в глубоком снегу. Выскочила рывком.

Она носилась у ног Петра, не сводя с него преданных, чего-то ожидающих глаз.

Ей явно не стоялось на месте. Она отбегала в сторону, как бы призывая Петра следовать за ней, возвращалась, терлась у валенок.

Петр опустил руку, потрепал собаку - она, довольная хотя бы таким проявлением внимания, лизнула Петра в ладонь, подпрыгнула, пытаясь - не всерьез, а так, играя, схватить его за край рукава.

Петр поднял руку - собака прыгнула еще выше, не достала, завалилась в снег, вскочила, отряхнулась. Петр улыбнулся.

Казалось, они теперь одни в лесу.

Собака бежала чуть впереди Петра, он шел за ней, она возвращалась, если забегала вперед, задирала вверх голову, как будто ждала каких-то приказаний к действию, но Петр ничего не приказывал, не играл особенно с ней - лишь изредка нагибался, трепал собаку за шею, держал в руках вытянутую, умную морду, что-то говорил ей - собака, естественно, ничего не поняла, кроме одного: этот человек только что устало стоял, прислонившись к дереву, и не обращал никакого внимания ни на нее, ни на что вокруг, а теперь он идет с ней рядом, ласково и сильно треплет ее рукой - собаке это нравилось, - рука у человека была - сразу видно - умелая, а говорил он громко, улыбаясь при этом чему-то, наверно, своему, но и собаке тоже перепало от его улыбки, ибо людей вокруг она не видела - было их в лесу двое, она и этот человек, обрадованный вдруг чем-то, веселый, напролом идущий сквозь кусты по глубокому снегу.