Дора Штурман - Дети утопии

В нижеследующем отрывке не меньше тоталитарных подмен, чем в лозунгах оруэлловского "ангсоца", в материалах его Министерства любви и Министерства правды. Но вот в чем, снова замечу, разница: здесь эти одиозные парадоксы произносит не циничный диктатор, не инфернальный Великий Инквизитор, не палачествующий функционер диктатуры, не лицедействующий идеолог. Их свободно и независимо постулируют самоуверенные ерши, которые вот-вот будут выловлены и брошены в уху.

Вот она, мазохистская наша логика (выделено тогда. - Д.Ш.):

"Понятие "идеальный диктатор" мы отождествляем с понятием "совершенная личность" и забываем при этом, что лучший диктатор есть лучший диктатор, а не человек с высочайшими личными качествами.

Точно так же представление о монокапитализме подсознательно связывается нами с единственно известным нам частным случаем этого строя - с социализмом. Мы помним, что социализм "задуман" как коммунистическая система, и идеальный монокапитализм представляем себе как хотя бы идеальную демократическую республику, в которой отсутствует частная собственность на средства производства. На самом же деле историческая сущность монокапитализма заключается именно в том уравнении производственных функций, в том подавлении инициативы, которые нас лишают свободы и творческой самостоятельности, а идеальный монокапитализм является самой жестокой деспотией. На практике идеальный монокапитализм есть идеальный диктатор, и характер организации зависит в огромной мере от качеств носителя государственной власти - от качеств диктатора.

Предполагать диктатуру альтруистическую и бескорыстную - трудно. Значительно более вероятно перерождение любого диктатора для народа в диктатора для себя, т. к., став у кормила государственной власти, диктатор, естественно, отождествляет себя с государством, а не с народом. Чем глубже диктатор чувствует это тождество, тем прогрессивнее его диктатура. Здесь, в сущности, совершенно теряет значение тот факт, движет ли диктатором честолюбие, заставляющее его быть нетерпимым к любым притязаниям на разделение власти, или он коммунист и подавление чьей-то свободной воли - для него это жертва. Имеет значение только то, насколько диктатор чувствует свое тождество с государством, насколько ясно диктатору, что мощь диктатуры - это мощь государства, а мощь государства - это мощь производства".

Итак, мы советовали товарищу Сталину быть еще грознее, чем он был. Еще всевидящее и всеслышащее. Мы призывали его решительней жертвовать при подавлении "чьей-то свободной воли" своим коммунистическим альтруизмом (его альтруизмом!). Да здравствуют Министерство любви и Министерство правды! Замечу, что Макиавелли мы тогда еще не читали. Все схождения с классикой возникли из нашей преданности идее.

Вместе с тем полной слепотой мы все-таки не страдали и вне своих идеологических вывертов видели происходящее весьма отчетливо:

"Сущность советского монокапитализма определилась довольно быстро. Фиктивность демократизма стала бесспорной. Государством обеспечивается в основном тот круг, который служит ему защитой: высшее офицерство, высшая бюрократия, командиры промышленности и хозяйства, - причем обеспечивается не по труду, а по занимаемой должности".

Заметим, что сама должность зависит прежде всего от лояльности к политике диктатуры - ранее мы об этом упоминали.

"Независимость благосостояния руководителей от объективных результатов труда создает "боковую" инициативу в приобретении жизненных благ: жажда обогащения и привилегий превращает "аристократию приказчиков" в касту, девизом которой становится правило "услуга за услугу" - неписаный и непреложный закон советского производства и потребления".

Напомним, что "производство" - это для нас, в данном контексте, все: и производство любых продуктов труда, и услуги, и то, что спустя двадцать лет мы назвали бы производством информации. Конечно же, о способах и возможностях оплаты "по труду" всех этих не поддающихся и поддающихся прямому учету видов деятельности мы не имели ни малейшего представления. О процессах демократической саморегуляции такой оплаты - тем более. В критической части своих построений мы, как, впрочем, и все утописты, могли попасть в яблочко. В сфере же альтернатив, рецептов, конструкций и т. п. довлело всему ленинское "просто, как все великое".

Итак:

"Внепроизводственные экономические зависимости и связи и равнодушие к результатам работы там, где приходится выбирать между собственной выгодой и интересами дела, превращают зависимость от командира, от производства в зависимость от человека, от произвола... Спасение тысяч и тысяч в том, что государственная собственность совершенно естественно не отождествляется ими с общественной, т. е. личной, объединенной с другими личными".