Дора Штурман - У края бездны

Мы уже говорили, что только большевики из всех сил, соперничавших в политической жизни России, не жаждали сильной власти над собой, а хотели и готовились стать ею сами. Готовились сознательно, с момента основания своей партии, следуя "Коммунистическому манифесту" Маркса и Энгельса и не гнушаясь в борьбе за власть никакими средствами. Зато либерально-демократические круги и движения, как правило, уповали на положительные процессы во властных структурах, ждали от них перспективной и благородной политики, наконец решительности и силы. Но даже и став (без особых своих усилий) якобы властью, они не проявили твердости сами.

Значит ли это, что демократам и либералам, участникам борьбы за власть или вошедшим в нее, следовало бы воспринять свойства и методы большевиков?

Отнюдь нет. Но и либерально-демократические и либерально-консервативные силы имели (тогда, как и теперь). гораздо более перспективную для России программу, чем большевики (а сегодня - коммуно-"нашисты"): одни из них хотели не насильственного скачка в неведомое, а утверждения в русской жизни правовых и экономических начал, освоенных Англией, Францией и Америкой - их союзниками; другие - развития плодотворных начал органически русской жизни (в конечном счете - той же либерализации, но в русских традиционных терминах, при сохранении монархии). Но вершина власти ко времени переговоров с Корниловым была, к несчастью, социалистической, то есть утопистской. И жесткие утописты-большевики были ей ближе либералов-прогрессистов и консерваторов. К этому идеологическому родству следует прибавить тщеславно-позерский характер, поверхностность и недальновидность Керенского-человека, его маниловское фразерство.

Генерал Деникин среди причин провала корниловского движения называет и "нравственную подавленность офицерства, укоренившуюся интуитивно в офицерской среде внутреннюю дисциплину и отсутствие склонности и способности к конспиративной деятельности". Последним качеством в российском обществе 1917 года обладали только профессиональные "левые" экстремисты (большевики и "левые" эсеры, причем первые - с более далеко идущими планами, чем вторые). Утопизм крайних сил относился к их программе-максимум, к строительной, мнимоконструктивной части их идеологии, В политической же тактике они (по крайней мере большевики) были реалистами. Все остальные политические движения постфевральской России просто жили - большевики и те, кто примыкал к ним вплотную, жили, чтобы захватить власть.

Укрепить положение Временного правительства эсер Керенский генералу Корнилову не позволил, опасаясь, по-видимому, реставрации монархии и потери власти. Между тем, по свидетельству генералов - участников движения, в нем было очень мало монархистов; большинство готовилось лишь оказать сопротивление ожидаемому большевистскому выступлению или предупредить его. "Один только лозунг выяснился совершенно твердо и определенно - борьба с Советами" (все более большевизирующимися), - пишет Деникин.

По-видимому, судя по ряду воспоминаний и фактов, последнее царствование скомпрометировало себя в России настолько, что и монархисты по убеждениям "никакой нежности к династии не питали" (генерал Краснов). Даже крайний из "правых", В. Пуришкевич, говорил на суде большевистского трибунала: "Но как мог я покушаться на восстановление монархического строя - который, я глубоко верю, будет восстановлен, - если у меня нет даже того лица, которое должно бы, по-моему, быть монархом? Назовите это лицо. Николай II? Больной царевич Алексей? Женщина, которую я ненавижу больше всех людей в мире? Весь трагизм моего положения как идеолога-монархиста в том и состоит, что я не вижу лица, которое поведет Россию к тихой пристани".

Среди приверженцев Корнилова в Петрограде были и трехсторонние провокаторы: от Керенского, от Советов, от большевиков. Об аморфной петроградской "организации", так и не оказавшей корниловцам-армейцам никакой действенной помощи, Деникин пишет: "Состав ее был немногочисленным и чрезвычайно пестрым;

политическая программа весьма растяжима, и даже само наименование группы не выражало точно существа политических взглядов ее членов, так как, по словам руководителя группы, "в республиканском центре разговоров о будущей структуре России не поднималось; к а з а л о с ь е с т е с т в е н н ы м, ч т о Р о с с и я д о л ж н а б ы т ь р е с п у б л и к а н с к о й, о т с ю д а и п о ш л о н а з в а н и е Р е с п у б л и к а н с к и й ц е н т р"" (разрядка моя. Д.Ш.).