Дора Штурман - У края бездны

Как тут не запросить у судьбы сильной власти?.. И как в то же время осмелиться поддержать эту сильную власть, не будучи уверенным в победе? "Как раз противоположную эволюцию проделывало левое крыло общественности, - пишет Станкевич, имея в виду Керенского, себя и других более "правых", чем большевики, социалистов. - С таким же беспокойством следя за признаками растущей анархии и болезненными психическими процессами в массах, левые круги сочли наиболее правильным идти на уступки в социальной области, в особенности в аграрной, дать так много, чтобы не оставалось ничего требовать, подкупить массы, купить у них повиновение".

Уточним: ""Левые круги" пытались "купить массы" не реальными уступками, не действительным разрешением аграрного вопроса, а лишь посулами, прикрывавшими самую реальную защиту интересов буржуазии. Массы это отлично поняли и отвернулись от Керенского", - комментируют Станкевича его издатели-коммунисты (знать бы, где и чем они кончили, эти комментаторы). Разумеется, это очередная псевдоисторическая тенденциозная подтасовка: "левые круги" (Керенский и К") до того дозащищали "буржуазию", что отдали ее и себя на самосуд устроителям и участникам бунта, ничего доброго народу не давшего. А большевики на гребне этого бунта (который они сперва развязали, а потом беспощадно усмирили) вошли в историю (и еще из нее не вышли).

Не решаясь твердо связать себя с умеренно-консервативными кругами, с патриотическим офицерством, способным противостоять бушующей, разлагающейся стихии, "левые круги" подписали приговор и себе и своему народу.

Станкевич, поклонник Керенского, комиссар правительства, с одной стороны, уверяет, что никогда не придавал значения "всяким планам справа - реальной опасности там не было, и можно было надеяться, что после урока корниловского восстания никто не подумает повторить его". С другой стороны, он вслед своему кумиру Керенскому оплакивает "ошибочный шаг" Корнилова, после которого возникли "полная дезорганизация и расстройство" в армии, "так как приходилось с величайшим трудом уговаривать солдат встать под команду своих офицеров... Солдатская масса, увидевшая, как генерал, Верховный главнокомандующий, пошел против революции, почувствовала себя со всех сторон окруженной изменой, а в каждом человеке, носящем погоны, - предателя". Но ведь это неправда, - это сознательное или подсознательное искажение фактов ради самооправдания и оправдания своих партийных лидеров! Армия развалилась до выступления Корнилова, а выступление это было отчаянной попыткой остановить развал армии; "мятежный генерал" выступил не против республики, а против ее распада, развала и уже совершенно отчетливого призрака идущей на смену бессильной керенщине беспощадного российского якобинства. Станкевич не мог не знать о долгих переговорах, которые Корнилов и Крымов вели с Керенским и Савинковым: об этом писали в газетах вслед за событиями. Ошибкой было не выступление Корнилова, а затяжка, неорганизованность этого выступления, оставленного в фазе замаха. Операция проведена не была.

Керенский же, предав своего Главковерха и призвав на помощь против него большевиков, совершил не ошибку, а п р е с т у п л е н и е. Но он до своей (весьма благополучной и поздней, "при враче и нотариусе", как писал Роман Гуль) смерти в Нью-Йорке этого не понял и не признал.

От человека, пытавшегося спасти положение, открестились все.

Выдвиженец ЦИК Совета генерал Черемисов, назначенный командующим Северного фронта, начал ликвидацию последствий корниловской попытки с того, что принялся распекать войсковой комитет за... "правизну".

Все тот же Станкевич воспроизводит диалог:

"- Вы придерживаетесь слишком правой линии поведения. Поэтому солдаты не доверяют вам, и вам нужна воинская сила. Будьте немного левее и тогда обойдетесь без всяких броневых дивизионов.

- Самый правый в комитете я, - ответил Виленкцн. - Что же касается других, то, если сложить года, проведенные членами комитета на каторге за левизну их убеждений, получится число большее, чем число ваших лет, г-н генерал. И если бы задача теперь была в том, чтобы быть левым и подыгрываться под настроение масс, то я давно сидел бы здесь на вашем месте, внесенный на руках солдат".

Вися над пропастью, правительственные, но не управляющие ничем специалисты произносят ошеломительные маниловские монологи о проникновении в душу солдата посредством спортивных игр и военных университетов. Они не воюют и не заключают мира с немцами. Они стараются подкупить солдат (и большевиков) своей покладистостью. Они говорят о деталях и оттенках будущего, которого у них нет. Они заняты всем чем угодно, кроме поисков путей спасения собственной власти и своей страны.