Василий Шукшин: Забуксовал

- Так...

- А кто в тройке-то? - Роман пытливо уставился в глаза учителю. Кто едет-то? Кому дорогу-то?..

Николай Степаныч пожал плечами.

- Чичиков едет...

- Так это Русь-то - Чичикова мчит? Это перед Чичиковым шапки все снимают?

Николай Степаныч засмеялся. Но Роман все смотрел ему в глаза пытливо и требовательно.

- Да нет, - сказал учитель, - при чем тут Чичиков?

- Ну, а как же? Тройке все дают дорогу, все расступаются...

- Русь сравнивается с тройкой, а не с Чичиковым. Здесь имеется... Здесь - движение, скорость, удалая езда - вот что Гоголь подчеркивает. При чем тут Чичиков?

- Так он же едет-то, Чичиков!

- Ну и что?

- Да как же? Я тогда не понимаю: Русь-тройка, так же, мол... А в тройке - шулер. Какая же тут гордость?

Николай Степаныч, в свою очередь, посмотрел на Романа... Усмехнулся.

- Как-то вы... не с того конца зашли,

- Да с какого ни зайди, - в тройке-то Чичиков. Ехай

там, например... Стенька Разин, - все понятно. А тут - ездил по краю...

- По губернии.

- Ну, по губернии. А может. Гоголь так и имел в виду: подсуроплю, мол: пока догадаются, меня уж живого не будет. А?

Николай Степаныч опять засмеялся.

- Как-то... неожиданно вы все это поняли. Странный какой-то настрой... Чего вы?

- Да вот влетело в башку!..

- Все просто, повторяю: Гоголь был захвачен движением, и пришла мысль о Руси, о ее судьбе...

- Да это-то я понимаю.

- Ну, а что тогда? Лирическое отступление, конец первого тома... Он собирался второй писать. Чичикова он уже оставил - до второго тома...

- В тройке оставил-то, вот что меня... это... и заскребло-то. Как же так, едет мошенник, а... Нет, я понимаю, что тут можно объяснить: движение, скорость, удалая езда... Черт его знает, вообще-то! Ведь и так тоже можно подумать, как я.

- Да подумали уже... чего еще? Можно, конечно. Но это уже будет за Гоголя. Он-то так не думал.

- Ну, его теперь не спросишь: думал он так или не думал? Да нет, даже не в этом дело: может, не думал. Но вот влетело же мне в голову!

- Надо сказать, чо за всю мою педагогическую деятельность, сколько я ни сталкивался с этим отрывком, ни разу вот так вот не подумал. И ни от кого не слышал. - Николай Степаныч улыбнулся. - Вот ведь!.. И так можно, оказывается, понять. Нет, в этом, пожалуй, ничего странного нет... Вы сынишке-то сказали об этом?

- Нет. Ну, зачем я буду?..

- Не надо. А то... Не надо.

Роман достал папиросы, угостил учителя. Закурили.

- Чего потеряли-то? - спросил Роман.

- Да потерял одну штукенцию... штатив от фотоаппарата. Хочу закат на цвет попробовать снять... Не закаты, а прямо пожары какие-то. И вот - потерял, забросил куда-то.

- Закаты теперь дивные, - сказал Роман. - А для чего штатив-то?

- А выдержку-то нужно большую давать. На руках же я не смогу.

- А-а, да. Весной почему-то закаты всегда красивые.

- Да. - Учитель посмотрел на Романа и опять несильно рассмеялся. - Чичиков, да?.. Странно, честное слово. Надо же додуматься!

Роман тоже усмехнулся, хотел было опять воскликнуть: "Ну, а кто едет-то?! Кто?" Но не стал. Несерьезно все это, в самом деле. Ребячество какое-то.

- А ведь сами небось учили?

- Учил! Помню прекрасно, как зубрил тоже... А через тридцать лет только дошло. - Роман покачал головой. Пожал руку учителю и пошел домой.

Он - не то что успокоился, а махнул рукой и даже слегка пристыдил себя: "Делать нечего: бегаю, как дурак, волнуюсь - Чичикова везут или не Чичикова?" И опять как проклятие навалилось - подумал: "Везут-то Чичикова, какой же вопрос?"

- Тьфу! - Роман бросил окурок и полез опять за пачкой. - Вот наказание-то! Это ж надо так... забуксовать. Вот же зараза-то еще прилипла. Надо же!..