– А я вот мамаше скажу, что вы сырую воду пьете.
– Так она – эва, какой кусище хлеба с солью съела, – сказала кухарка. – Ну оно и пьется. Апекит к росту.
Позвали к завтраку. Не идти нельзя. Решила идти, но ничего не есть и быть кроткой.
Была уха с пирожками. Кишмиш сидела и тупо смотрела на положенный ей пирожок.
– Чего же ты не ешь?
Она кротко улыбнулась в ответ и в третий раз сделала святое лицо – то, что приготовила перед зеркалом.
– Господи, что это с нею? – удивилась тетка. – Что за гримасы?
– Они перед самым завтраком во какой кусище черного хлеба съели, – донесла горничная, – и водой из-под крана запили.
– Кто тебе позволил ходить в кухню и есть хлеб? – сердито закричала мать. – И ты пила сырую воду?
Кишмиш подкатила глаза и смастерила окончательно святое лицо, с раздутыми ноздрями.
– Что это с ней?
– Это она меня передразнивает! – взвизгнула тетка и всхлипнула.
– Пошла вон, скверная девчонка! – сердито сказала мать. – Иди в детскую и сиди весь день одна.
– Хоть бы скорее отправили ее в институт! – всхлипывала тетка. – Буквально все нервы. Все нервы.
* * *
Бедная Кишмиш!
Она так и осталась грешницей.
Родился он как раз в пасхальную ночь. И в пасхальную ночь умер.
Оттого и звала его мать пасхальным дитятком.
А жизни его было ровно шесть лет.
Если расспросить о нем у посторонних, так, пожалуй, можно было бы услышать, что вот был у Федотовых сынок уродец, да его, к счастью, скоро Бог прибрал.
А если бы удалось вам послушать, что говорит сама Авдотья Павловна, то узнали бы вы, что был у нее сынок – чудо Господне, радость и благодать, во всю жизнь незабвенная. И что, если спросит ее на том свете строгий судия: «Как ты, раба Божия Авдотья, прожила жизнь?» – ответит она поклоном и благодарностью. Много было обиды, и горя, и труда сверх сил, и боли, и слез, но все покрыло чудо Господне, пасхальное дитятко, младенец Алексей, умом своим, красотою и ласкою.
Вот так – ничего мы друг о друге не знаем. Кто из нас зерно благословенное, а кто сорная трава.
Было у Федотовых уже трое детей. Все рыжие, крепкие, сытые, здоровые и веселые.
Дочь Варюшка училась у модистки и уже щурила золотые ресницы и подвинчивала шпильками над ушами волосы. Лупила ее за все эти штучки Авдотья Павловна – да та в ответ только хохотала. Шел ей всего пятнадцатый год.
Потом сын Андрюша. Способный малый. Будет, как отец, слесарем.
Младший Ванька в школу бегал.
Казалось бы, и довольно троих-то. Но вот так вышло, что пришлось ждать четвертого.
И вот, под самый конец этого ожидания – оставалось всего недельки две, в Страстную субботу отправилась она с Варюшкой в церковь. Несла Варюшка в салфетке кулич и пасочку. И у самой церкви, у боковой улочки – как это случилось, так и потом разобрать не могли, – налетел на них автомобиль. Девочка проскочила, а Авдотью Павловну подмяло.
Вытащили ее без сознания, отвезли в больницу, и там родила она четвертого своего ребенка – сына Алексея.
От автомобиля она особенно сильно не пострадала. Все оказалось цело и на своем месте. Нашли врачи только сильное нервное потрясение, да сын Алексей увидел свет раньше, чем ему было положено.
Ребенок был спокойный, пухленький, белый, голубоглазый. Удивляло Авдотью, что, распеленатый, не сгибал он коленки, как все грудные дети, а лежал, весь вытянувшись.
– Ровно солдат, – говорила она.
Но все-таки было очень странно, что он как будто не шевелил ни руками, ни ногами.
Снесла его к доктору.
Доктор осмотрел ребенка, постукал, как ихнему брату полагается, молоточком, потом вытянул из своего лацкана булавочку и поколол мальчику ножки и ручки. Легко поколол – тот даже не почувствовал. А врач покачал головой и говорит:
– Он у вас паралитик. Вряд ли что можно сделать. Ну да вы не горюйте, такие дети редко до семи лет доживают.
«Не горюйте», – сказал.
А тот, маленький, смотрел на нее, а глаза у него синие-синие и все понимают. Волосики шелковые, личико беленькое, милое. Вот тебе и «не горюйте!».
Началась ее жизнь с младенцем Алексеем.
Доктора ведь тоже не святые. Не все им знать дано.
Мальчик белый, толстенький, улыбается. Подрастет немножко – надо будет пробовать ставить его на ножки.
Целые дни она с ним одна. Муж на работе, дети – кто работает, кто учится. А этот лежит тихо, только глазами водит – смотрит, где мать.
Читать дальше