Андрей Скалон - Матрос Казаркин

Грохот стих, кто-то сказал:

- Четыреста метров. На грунте.

"Ловись, рыбка, большая и маленькая",- шепнул про себя суеверный Гулимов.

Идет траление. Косо двигается пароход, волоча за собой трал по грунту на глубине четырехсот метров. Там обрываются водоросли, мутится ил, косяки сельди смещаются в сторону, поднимают-ся вверх, заполняют огромный мешок трала, где рыбью гущину постепенно сдавливает страшная сила. В темноте на такой глубине, наверное, не видно, как трал волочится по дну, по песку, по камням, как подпрыгивают плавно его доски, а наверху, на палубе,- простор, стоят на самой воде на горизонте материки рассветных, теплых и розовых облаков.

Робы у тралмейстера и Казаркина были еще совсем чистые, и поэтому они спустились в свою каюту перекурить и срубать банку тушенки, пока трал будет загребать рыбу. В каюте Гулимов обратил внимание на очень заметный со свежа кошачий запах и сказал, валясь прямо в робе на койку:

- Вот это да, псевдонимом несет!

Казаркин полез в угол под печку и достал кошку, она в последнее время приспособилась жить у них в каюте. Кошка звонко оцарапала прорезиненную робу и потом терпеливо перевисла на руке и виновато жмурилась. Кошку выбросили в коридор, а рубать тушенку передумали, так как очень чувствовалось по дрожанию корпуса, что за бортом волочится на глубине трал и дает по ваерам сигналы, как воздушный змей по нитке. Каждый по-своему колдовал на удачу в новом районе, а видимость уверенности своим уходом в каюту они уже создали, и осталось только перекурить, лежа на койках, и потом уж спокойно подняться наверх, чтобы вирать трал.

Над пароходом скопилась большая стая чаек, они кружили среди мачт, облетали пароход со всех сторон, висели над ним неподвижно, чуть поворачивая желтоклювые головы, пикировали на воду. Чайки ждали трал вместе с рыбаками.

Недалеко баловались два круглых мокрых сивуча, розовая на рассвете вода казалась маслянис-той, до того скользко и мягко двигались, ныряли и плыли, и вертелись, и выставали в ней огромные, тяжелые звери.

- Не переживай, Федя, будет рыба! - сказал невпопад Казаркин.

- Не каркай! - взвился Гулимов и плюнул на палубу через левое плечо.

- Вот суевер малограмотный,- улыбнулся Казаркин,- куда плюешь, сейчас пищепродукт принимать будем!

Прошел час, и трал начали поднимать, натужно загудела лебедка, тяжело начали мотаться на барабаны промасленные, с редкими клоками водорослей ваера. Барабаны лебедки разбухали на глазах, скрежетало и визжало, терлось железо о железо, пароход тянул стальную паутину с добычей со дна морского. Наконец в воде появились светлые, расплывчатые очертания трала, всплыли дюралевые головы кухтылей, и виден стал весь безобразно раздутый мешок трала, похожий на желудок фантастической глубоководной рыбы, заглотившей косяк селедки. Началась суета на палубе, загомонили в рубке, высунулся Капитан и сипло начал кого-то материть. Казаркину стало весело, он потихоньку приплясывал возле шпиля.

Стукнули одна за другой пришедшие на дуги траловые доски. На глубине еще, раньше людей, прозрели рыбу чайки, замятушились, закричали. Мертвая, уснувшая рыба всплывала из глубины брюхом кверху, некоторая, еще шевеля плавниками, выходила за закрылки трала. Сверкая ослепительным исподом крыльев, одна за другой стали падать на рыбу чайки, хватать, рвать рыбу друг у друга, с криком, мяуканьем, писком, жадно и быстро глотать и подниматься, с трудом отрываясь от воды, взлетать вверх с наполовину проглоченными крупными жировыми сельдями, усиленно махая крыльями, судорожно дергая мокрыми, яично-желтыми перепончатыми лапами.

Казаркин ясно и остро видел их круглые хищные глаза с оранжевыми райками, видел, как разевались костяные, крючковатые, узкие и длинные клювы одного цвета с лапами, чувствовал, как наглы и вздорно-завистливы эти птицы. Но на чаек никто не сердился - это была их законная доля в добыче, и не сердились на сивучей, когда те, осторожно оплывая визгливую чаячью толкучку, оплывая троса и кухтыли, опасаясь сетей трала, ловили зубами и глотали упущенных чайками селедок.

Казаркину нравилось, когда сивуч, резко и скользко крутнувшись в воде, хватал зубами крупную селедку - селедка успевала розово, металлически блеснуть на солнце - и ловко и деликатно глотал рыбу.

Потом Казаркин шпилем поднимал трал на стрелу, СРТ кренился на правый борт, в трале сыро и грузно перетекала, переваливалась живая тяжесть рыбы, корячились два матроса, перехватывая сизалевыми концами по частям уже не выдерживающий вне воды своей добычи трал, покрикивал Федя Гулимов. Наконец развязан кайдан, и хлынула, растеклась на желтых досках палубы рыба, все растет и все растекается толстым слоем, ползет по палубе гора рыбы, часть еще жива; шевелят-ся несколько крабов, они как во сне двигают оцепенелыми конечностями и ползут, цепляясь, из груды; розовобрюхим пятнистым чудищем мелькнул среди селедки огромный вспученный окунь, плющеные камбалы, палтусы, несколько минтаев с вылезшими белыми глазами; запутавшись в пустом трале, висят колючие желтые и кирпичные цветы звезд, зеленые сгустки водорослей.