Я скосил глаза на читателя.
- Павло, - сказал Гурген, - прогуляйся неподалеку... - И посторонился, пропуская меня в лавчонку.
Я задернул шелковую занавеску за своей спиной.
- Кто вы? - повторил вопрос Карамчян, зайдя за прилавок и выкладывая бархатный поднос для моих жемчужин. На него легла "Беретта 92F", которая никакого впечатления на ювелира не произвела. Здесь, видимо, видели и не такое. Я прибыл по адресу.
- Итак? Кто же вы? - в третий раз спросил он.
- Снаружи под вашим именем на бумажке указано, - сказал я. - Особо опасный преступник, скрывающийся от правоохранительных органов, угонщик автомобилей, вооружен, как видите...
- И очень глуп, - закончил фразу Карамчян. - В Краснодаре вы произвели плохое впечатление. Павло рассказал. Вчера к нему пришла оперативка с описанием ваших выкрутасов, он дежурил. Вторую серию показать хотите? Уберите пушку!
- Вы не поняли. Я выложил её в знак разоружения. Угроза оружием, тем более "Береттой", дурной вкус, вроде вашего черного галстука с утра, не правда ли? Я хотел искреннего и доверительного разговора. А получается базар, не правда ли?
Он покраснел, подонок. Я прибавил:
- Нет, не вторая серия. Другой фильм. Вам чех по имени Цтибор Бервида известен?
- Грубый и неотесанный вы, не знаю, как вас звать-величать, да и знать не желаю, - сказал он и, выйдя из-за прилавка, тщательно задвинул шторы на всю витрину, потом так же неторопливо повернул ключ в замке лакированной двери. - Потерпите...
Он вытащил дорогую, с наворотами, крошечную трубку "Бенефон Кью", вжал кнопку автонабора, и ему ответили почти сразу, даже я услышал:
- Сейчас буду.
- Потерпите минут пять, - сказал Карамчян. - Нужный вам человек здесь и сейчас спустится. Дуракам, как говорится, везет.
Отношения не налаживались.
Я прислонил к прилавку палку с набалдашником, сгреб левой рукой конец траурного галстука, притянул грубияна через прилавок, после чего с натягом влепил правой щелчок по его лысине. И продолжал держать носом в запотевшее от его дыхания стекло прилавка. Видит Бог, я не хотел его так дешево опускать, он первый полез на рожон...
Я выждал, пока кто-то открыл дверь ключом с обратной стороны и вошел, и только после этого, выдав второй прощальный щелчок в багровую лысину, отпустил галстук.
- Интересное приветствие, уважаемый, - сказал высоченный детина, стрельнув глазами на "Беретту". - Вы, что же, пришли с рекламацией?
Господи, я узнал голос по пленке. Один из гольферов, не самый разговорчивый, почему и запомнился его надтреснутый тембр в стиле Высоцкого. Он имел рыжеватую проволочную бороду с седой окантовкой, рысьи глаза, разделенные высокой переносицей, тонкий, слегка свернутый вправо нос и скулы в кавернах. Слегка приподнявшиеся от удивления брови под низковатым лбом почти соприкасались с ниспадающей на него шевелюрой - заметного, как и борода, рыжеватого оттенка.
- Мы тут в дурачка перекинулись, знаете ли, - сказал я. - На щелбаны, пока вас ждали.
- Без карт? - спросил детина спокойно.
- Мысленно, по памяти... Знаете, как гении в шахматы играют без доски? Называют ходы, и все.
- Ну, а со мной сыграете? - спросил он.
- Смотря сколько поставите, - ответил я.
- Брысь, - сказал он Карамчяну. Когда ювелир выкатился, длинный мрачновато посмотрел мне прямо в глаза, без угрозы, спокойно, и выдавил: Слушаю. Что угодно?
- От Цтибора Бервиды. Меня зовут Бэзил Шемякин.
- Я Макшерип Тумгоев, господин Шемякин. Слушаю. Чего он хочет?
- Он уже ничего не хочет. Его убили в Праге.
- А как про эту явку проведали? - спросил Тумгоев без паузы.
- Раньше. Нас вместе убивали.
- Из-за нас?
- Из-за кого это - нас? - ответил я вопросом.
- Вы кто, Бэзил Шемякин?
- Поверенный в делах человека, захваченного Бервидой.
- И давно он, этот человек, захваченный Бервидой, доверил вам... свои дела?
Длинный взял с подноса "Беретту", взвесил в огромной ладони и положил назад. Он меня куда-то заманивал, в какую-то яму, приглашал в неё ввалиться, я почувствовал. Для этого отчасти и разыграл доверие, повертев мое оружие вроде бы из любопытства. А то он, бандит, "беретт" в жизни не видел...
- До того, как я получил микрокассеты с записью вашего совещания в гольф-клубе "Эль-Кантауи" в Тунисе, - сказал я.
Он долго молчал. И наконец сказал:
- Обмен невозможен.
- Что значит - невозможен?
Я почувствовал, как страх заползает в меня и делает совсем-совсем слабым. Господи, помолился я, сделай так, чтобы этот гаденыш Шлайн остался живым, сделай, Господи, и я отработаю тебе, отработаю как хочешь и бесплатно. Ну, чего Тебе стоит, Господи?
Читать дальше