Валериан Скворцов - Понурый Балтия-джаз

- Где ты? - спросила она.

- Лохусальский пансионат. В номере занавески на окнах, и мужички в буфете при бутылках все те же... Чистая случайность, что меня здесь поселили. Правда, странно?

- Странно, что ты меня вспомнил. Мне известно, что ты в Москве. И давно...

- Москва заграница теперь, приехать непросто. Но сейчас я здесь. Увидимся?

- Зачем?

На простые вопросы всегда нет ответа.

- Подозреваю, что родился ребенок, которого ты скрываешь, дабы не платить мне алименты, - сказал я. - Допрошу с пристрастием.

- Настолько серьезно?

- Меня бросили в сугробе голым, и волчьи пасти обдают мое лицо зловонным дыханием.

- Паршивец шпион, которого забыли вернуть с холода.

- Я рад, что у тебя есть время на чтение Ле Карре.

- Да не читала я его. Это дядечка с нас списал...

Она засмеялась.

- Как в старые времена, - сказал я про то, что слышал. И чувствовал.

- Завтра в девять тридцать утра у ворот пансионата. Мы приедем.

Она положила трубку первой.

"Мы", надо было понимать, - это она и её новый, если я не сбивался со счета, второй эстонский муж.

Ночью за окном в Лохусальском заливе шелестели льдины. К рассвету их спаяло, и между лобастыми валунами ковыляли на разъезжавшихся перепонках гуси. Они тянули шеи и удивлялись, что не плывут, а только отражаются в малахитовом глянце. Утки, в отличие от гусей, ночуют на воде. Ночью лед прихватил брюшки уток, и теперь, в ожидании солнца, они сидели среди рыжих камышинок, с тревогой косясь на огромных гусей.

У берега прибой высовывал из-под шуги черные языки и слизывал снег с гальки, по которой я прогуливался в ожидании сладкой парочки. Со стороны поселка, видневшегося на противоположном берегу бухты, несло коптившейся рыбой и грибной прелью.

Марина и её муж подъехали в кремовом джипе "Рэнглере", бессовестно обдав талой жижей из-под колес бедолагу, толкавшего высокие финские санки. На их сиденье в пластиковом ящике звякали пустые бутылки.

- Извините, пожалуйста, - сказал я ему. - Они нечаянно.

Малый то ли кивнул, то ли поклонился джипу. Ответной реакции я не приметил.

Марина вышла, чтобы пропустить меня на заднее сиденье. Ее муж, придерживавший спинку переднего, сказал мне через плечо по-русски:

- Здравствуйте... Я - Рауль Бургер.

- Здравствуйте, я - Бэзил Шемякин. Просто Бэзил, пожалуйста...

Внешне она оставалась нимфеткой.

Встав на колени, Марина потянулась через спинку сиденья и чмокнула меня в губы. И продолжала ехать, выставив обтянутую джинсами попу по ходу движения.

Когда я приходил в театр и стоял между пахнувшими пылью портьерами в дверях зрительного зала, ожидая, пока упадет занавес и галдящая детвора ринется в раздевалку, я ничего не видел на сцене, кроме помпона на эфедроне её белых джинсов. Помпон изображал заячий хвостик и сильно помогал ей воплощать образ - во всяком случае, в моем представлении.

- Завтракал? - спросила она.

- Действительно, - подтвердил разумность вопроса Рауль.

- Даже опохмелился. Куда едем?

- Смотреть ремонт парохода. Это рядом, - сказала Марина. - Там сможем обсудить твои проблемы. Совместим приятное с полезным.

- Действительно, - подтвердил второй эстонский муж.

На приборной панели в круглой рамке поверх тахометра матово отблескивала фотография Марины и её пятилетней копии с английской надписью: "Папа, мы ждем твоего возвращения".

- Дочь? - спросил я.

- Действительно, - ответил за обоих Рауль. И джип "Рэнглер" подбросило на армоцементном бугре, который устраивают поперек дороги, чтобы водители гасили скорость.

- Это называется валяющийся полицейский, - сказала Марина.

- Действительно? - сказал я, внимательно вглядываясь в фотографию девочки, которая ждала возвращения папы.

Щеку Бургера, мне показалось, повело в усмешке.

Мы выезжали на узкий мол, которым, насколько я помнил, раньше пользовались только пограничники и рыбаки. Гололедица отлакировала булыжник мини-шоссе, протянувшегося в море. В конце мола на фоне серой зыби черный ангар казался монолитом.

Рауль мигнул дальним светом фар. Ангар ответил с крыши вспышкой галогенного прожектора.

Джип протиснулся между створками ворот, которые сразу, едва не чиркнув по заднему бамперу, сомкнулись. Оранжевый автомобильный подъемник, несколько станков, длинный верстак, пирамида банок с финскими красителями. На второй этаж крутым углом поднималась железная лестница. Ноги на узких ступенях из пружинившего прутка приходилось ставить вкось и шагать по-крабьему боком.