В Слепцов: Трудное время

- Какой же ты человек? Ну, рассказывай!

- А вот я какой человек... Я человек... Да нет, я не могу о себе говорить. Черт знает, я как-то не умею.

Щетинин опять заходил из угла в угол с озабоченным лицом и ерошил себе волосы; наконец остановился, оперся руками на стол и сказал:

- Вот чтo я делал с тех пор, как не видался с тобой, это я могу рассказать.

- Ну, все равно. Это даже лучше будет.

- Да впрочем, ведь я тебе писал сначала.

- Что ты писал? Ты черт знает, что писал: воззвания какие-то; все меня призывал... Исполнять долг честного гражданина... Об алтаре там... Я это сейчас же в печку. Черт возьми, думаю себе, попадешься еще. Бог с ним!.. Опасный человек!

Щетинин хохотал, валяясь по дивану.

- Ах, чучело! Что он городит? Ну, да, хорошо, хорошо. Слушай же, я все сначала расскажу.

- И об алтаре опять будет?

- Нет, нет, не будет. Факты! Одни голые факты!

- Ну, вот это я люблю. Начинай! Ах, нет, постой! Еще один вопрос: чай-то будет? Не в рассказе, а вот здесь, на столе? Я, брат, еще не пил сегодня. Ведь это тоже факт неоспоримый.

- Как же, будет; непременно будет.

- То-то же. Ну, теперь трогай!

- Да; так вот, - откашлявшись, начал Щетинин, - тогда мать у меня умерла. Ты помнишь ведь?

- Как же, как же. Почтенная была дама. Помню, как же.

- Ну, так вот после ее смерти я приехал сюда и женился. Женщина эта... Да, впрочем, сам увидишь, какая это женщина. Я тебе одно только могу сказать, что, если бы не она, я, кажется, году бы не вынес той каторжной жизни, которую я вел здесь вначале, когда, знаешь, все это еще внове было, ни к чему приступиться не умеешь; а тут волнуется это все кругом, ничего слушать не хотят: ты им и то и другое, - ничего! Потом совсем было уж дело сладилось, уставную грамоту 11 писать, - вдруг - нет! Не хотим; подождем, чтo еще будет.

- Ну, да; это более или менее известная история, - заметил гость. - Как же ты с своими-то кончил?

- Как кончил? - Подарил.

- Всё?

- Всю землю, которой они владели.

- Что и требовалось доказать?

- Нет; доказать-то требовалось не это. Оно вышло-то совсем не то, чего я хотел.

- Что ж, ты не хотел дарить? Тебя принудили, что ли?

- Да нет же! Я ехал сюда с тем, чтобы отдать им все даром, и как приехал, сейчас же предложил им.

- Ну, и что же? - не берут?

- Не берут.

- Молодцы! Вот я за это люблю русский народ: по-латыни не знает, а dona ferentes 12 боится.

- Вот поди ж ты!

- Чего тут - "Поди ж ты?" понятное дело, что если человек что-нибудь даром дает, - не бери, надует. - Да ты выслушай, чего мне это стоило. Сколько я ночей не спал, неприятностей, врагов сколько нажил между соседями!

- Еще бы. Разумеется. Пример!

- Пример. Ну вот. Главное, они на это и взъелись.

- Само собой. Гибельный пример.

- Тут, брат, такие мерзости пошли. Один чуть было на дуэль меня не вызвал. Сплетни, крик по всему уезду...

- Ну, это напрасно. Нет, я бы с тобой лучше поступил. Я бы просто подбил твоих крестьян, чтобы они шепнули кому-нибудь.

- Было, любезный друг, все было.

- Ну вот; это последовательно по крайней мере. Далее что?

- Да что далее? Все кончилось благополучно. Мировой посредник тут... (отличный, брат, человек) вошел в мое положение, объяснил им это все, растолковал и свел меня, наконец, с крестьянами.

- А-а. Свел-таки?

- Да, свел. Нет, какова штука-то, заметь! мужики только через три года взяли то, что я им предлагал. Теперь, спрашивается, сколько они потеряли во все это время!

- Да; должно быть, много. Ну, а воинские чины тут не убеждали их принять твой подарок?

- Нет; слава богу, обошлось без этого.

- Значит, одному посреднику поверили?

- И я тут тоже толковал, говорил им: ребята, говорю, вы своей выгоды не понимаете.

- Да, уж это худо, когда человек сам своей выгоды не понимает. Ну, таким манером, стало быть, ты свершил в пределе земном все земное?

- Какое? Нет, брат, это еще только начало.

- А еще-то что же?

- А тут-то вот и начинается настоящее дело.

- Уголовное?

- Социальное, любезный друг, социальное.

- Да-да. Вот оно что! - сказал гость и внимательно посмотрел на Щетинина. - Теперь понятно, почему они доносили на тебя; теперь только я начинаю понимать, что ты мне тогда писал в Петербург. Да. Ну, так как же социальная-то пропаганда?

- Все ты вздор городишь, ничего ты не понимаешь, - полушутя, полусерьезно ответил Щетинин.

- Да ведь ты сам сейчас сказал.

- Так что ж, что я сказал? Я знаю, что ты думаешь. Но неужели ты воображаешь, что я способен на такие школьные выходки?

- Ничего я не воображаю. Ты говоришь, а я слушаю.