Алексей Смирнов - Сибирский послушник

Недостаток физического жевания компенсировался умственной жвачкой. Бессмысленно твердя про себя одно и то же, Швейцер ни на шаг не продвинулся в сторону выводов. Он не ответил на главный вопрос: что делать дальше? Вот съездит он в город, а что потом? Правда, сам город был для него тем же, чем для иных - Юпитер или Марс, и вряд ли справедливо было требовать от него каких-то решений, лежавших по ту сторону неизведанного. А неизведанное казалось столь обширным, что на его изучение не хватит оставшейся жизни. Швейцер почувствовал зуд в ногах, желая бежать - не обязательно в город, неважно, куда. Вскочить, завертеться волчком, разорваться по числу сторон света, включая промежуточные зюйд-зюйд-весты и иже с ними... Лопнуть от напряжения и обрести покой.

Однако спокойствие - не полное, конечно - пришло вслед за событием не столь мистического толка: рассвело, в подпол спустилась Дуня, и все сразу стало довольно неплохо.

В комнатах еще стоял полумрак, но смотритель был на ногах и кашлял откуда-то астматическим кашлем. Вокруг было множество предметов, назначения которых Швейцер не знал - столько, что он не стал и спрашивать: если ему повезет, то все разъяснится постепенно. Он разберется, что здесь к чему. Он научится жизни в мире, который от него тщательно прятали. Он так научится, что всем еще покажет. Не поздоровится никому. Еще не ясно, что и как он сделает, но сделает непременно, хватило бы времени.

Дуня покормила Швейцера остатками картошки, налила молока. Последнее он выпил с опаской: не пробовал отродясь.

- Пей, свежее! - пригласила его Дуня, не разобравшаяся в причине его секундного замешательства.

Швейцер, худо-бедно отдохнувший за ночь, готовился к новым впечатлениям. Он догадывался, что их будет слишком много, и заранее сдерживал себя. Он дал себе слово спрашивать только о самом важном, иначе запутается. Однако его так и подмывало выяснить назначение множества мелких вещиц и крупных предметов. Об этом назначении он чаще всего подозревал, но уверен не был: одно дело картины, фотографии и рассказы отцов, и совсем другое - осязаемая явь. Итак, он обошел молчанием маленький телевизор, необычную мебель, дымчатую хищную кошку, куриные яйца, мелкие деньги, черно-белые портретики в рамках и прочая, прочая; правда, не смог сдержаться, когда Дуня вывела из сарайчика мопед.

- Это что - ездить на нем? - спросил Швейцер недоверчиво.

- Это мопед, - Дуня нахлобучила себе на голову какую-то кастрюлю с бретелькой и влезла в старую кожаную куртку. Вторую кастрюлю она протянула Швейцеру. - Надевай!

- Зачем?

- Это каска, голову защищать. Ты что, не видел никогда?

Швейцер помотал головой, снял бейсболку и надел каску. Дуня помогла ему затянуть ремешок.

- Ну вот, небось не убьешься.

Швейцер, осваиваясь, лихо заткнул бейсболку за пояс.

- А зачем вам... эта штука? - Он робко указал на мопед. - Вы же можете ездить на... - Он запнулся. - На автобусе, - с трудом договорил Швейцер.

- Автобус редко ходит, - рассеянно объяснила Дуня, которая что-то подкручивала в моторе. - Утром и вечером.

- А почему вы вчера приехали не на этом?

- Серега меня за так подбросил, он всегда такой. Мопед много топлива жрет, дорого. А у меня смена кончилась. Я в магазине работаю, сутки через двое. И руки были заняты. Что ты все выкаешь? Как тебя звать по имени?

Швейцер покраснел. По имени его называли в исключительных случаях, и он почти забыл, что имеет имя.

- Зовите меня Куколкой, - вымолвил он в конце концов.

Дуня не удивилась и только поправила:

- "Зови"! Не зовите, а зови! У нас так не принято! Ладно?

- Я постараюсь, - обещал ей Швейцер. - В Лицее не говорят "ты".

Дуня пристально посмотрела на него, потом зло и сочувственно хмыкнула.

Из-за угла дома вышел смотритель, уже одетый в оранжевое.

- Слышьте, вы, молодцы, - вмешался он мрачно. - Если кто начнет допытываться, скажи: брат приехал, из... черт с ним, все равно, откуда... хоть из Минска, что ли. Или из Киева. Троюродный брат! - он повысил голос, и непонятно было, к кому он обращался.

- Ясно, ясно, - проговорила Дуня с легкой досадой. Она уселась в седло и оглянулась на Швейцера: - Чего смотришь? Садись и держись крепче! Понял, кто ты? Троюродный брат из Киева.

"А Киев еще есть?" - едва не сорвалось с губ Швейцера, перед мысленным взором которого промелькнули почему-то картины Киевской Руси. Но он смолчал и только деревянно улыбнулся - на всякий случай, чтоб никого не рассердить.

- Крепче держись! - повторила Дуня. - За куртку. Нет, не так. Что ты взял двумя пальцами! Давай лучше за талию обхвати. Вот так, и прижмись хорошенько.