Михаил Воронов - Современный герой

Так, преуспевая во всестороннем развитии ума и сердца, герой наш провел года три у Косого Зайца, от которого перешел куда-то в другое заведение, а отсюда, тоже года через три, выступил уже изготовленным на жизненную стезю. В двадцать с чем-нибудь лет Петруша значительно развился и физически, сложился, сформировался, и вышел из него совершенный бельом, или, как говорят плебеи, «лоботряс, ничего себе». Он, кажется, числится где-то на службе; по-прежнему любит Бореля и прочих и по-прежнему добросовестно посещает балет и французский театр; биллиардное искусство Петруша постиг до того, что даже сам француз Пегий дает ему не больше пяти очков вперед; вкус в винах и гастрономию герой наш понимает недурно; он, наконец, пользуется особенной благосклонностью Берты, этой волшебницы Берты, этой коварно-прекрасной Берты, — а Берта не шутка (голову даю на отсечение, если насчитаете больше десяти таких счастливцев)! Но что касается до его туалета, то… Ах!.. Прошлой осенью, когда он явился на Невский в новом пальто, все так и ахнули от удивления; а какой-то мелкий портной-штучник (мне это рассказывал очевидец) до того был поражен видом Петрушина пальто, что долго стоял в оцепенении, неподвижный как статуя, и наконец с словами: «Пропадай всё!» — стремительно бросился в кабак.

И потекли дни нашего героя в довольстве и счастии: полное самых обворожительных воспоминаний утро сменяет игривый полдень, за полднем наступает очаровательный вечер, вечер тонет в волнах бурной ночи; а там опять утро, опять полдень, опять вечер, опять ночь… Это ли не жизнь, черт возьми!

Встанет, положим, Петруша часов в двенадцать, ну, туалетом займется в меру, часок-другой, а там кучера велит позвать (благородная страсть к лошадям привита ему вместе с оспой).

— Здравствуй, Семен!

— Желаем здравия, батюшка Петр Миколаич.

— А что, Семен, я ведь хочу Злобного променять…

— Разумеется, это ваше дело, Петр Миколаич, но только конь добрый: насчет бегу ли, доброты — мать, а не лошадь! Опять же, Петр Миколаич, и то сказать, зад у ево ровно печь, в ноге бабка низкая, ну и тело на себе держит в наилучшем виде.

— Да, все это так; но…

— Ваша барская воля, Петр Миколаич…

— Ведь нельзя же нам все на одной да на одной; ведь, слава богу, мы не нищие какие.

— Зачем же нищие…

— А не нищие, так из-за чего же мы жмемся?

— На что жаться…

— Ну так ступай!

Через полчаса Петруша уже красуется где-нибудь на заднем дворе в Кузнечном переулке или Николаевской улице, этих главных притонах лошадиных барышников.

— Менка будем делать, Петр Миколаич, али купить желаете? — спрашивает плутовская чуйка, похлопывая кнутом об сапог.

— Да, меняться.

— А какого товару желаете, Петр Миколаич, помягче али с огоньком?

— С огоньком, с огоньком.

— Мирон! — кричит чуйка, — выведи-ка Московку.

В конюшне начинается страшная возня, голоса ревут: «тпру!.. черт!.. уйди, убьет!» — и через минуту Мирон как сумасшедший вылетает из двери, а следом за ним козлом выпрыгивает Московка: глаза горят, ноздри испускают страшный сап и храп, — видно, что порядочную баню получила эта Московка перед выводкой. Сделав два-три прыжка, лошадь становится на задние ноги и ловит передними повод.

— Актриса, а не лошадь! — вопиет чуйка, — ровно ролю какую, дьявол, играет. Ну-ка, пробеги, Мирон.

Мирон несколько раз пробегает с лошадью мимо нашего героя; Петруша в восхищении…

— А сколько ей лет? — с видом знатока спрашивает он.

— Три года, — бессовестно врет чуйка. — Три али четыре? — спрашивает он Мирона.

— Четвертая вот весна будет, — не смигнув даже, подлыгивает Мирон.

— Ну, ей не четыре, а больше, — важно произносит герой.

— Сейчас издохнуть, Петр Миколаич! Извольте зубы посмотреть.

Тут чуйка лезет лошади в рот и показывает Петруше такие зубы, из которых несомненно явствует, что животине больше пятнадцати лет.

— Ну, вот же и видно, что ей лет пять, — упорствует наш герой.

— Извольте, извольте, Петр Миколаич, — спорить с вашей милостью не могу, потому как в эвтом деле, признаться, и сам мало понимаю; что скажут другие, то и я: сказали три, и я говорю — три.

Скоро дело устраивается наилучшим образом: Петруша берет Московку и отдает за нее своего Злобного с придачею двухсот рублей; а так как Московку можно продать только татарину на нож (на убой), а не на езду, то и выходит, что чуйка получила барыши довольно значительные.

— Какова лошадка-то? — спрашивает герой наш своего кучера.