Григорий Федосеев - Смерть меня подождёт (обновлённая редакция)

— Повторять не надо.

— Я не останусь здесь, я пойду с вами, — говорит простуженным голосом Нина.

— Хорошо, только не волнуйся и не мучь себя догадками. Трофим в балагане, и мы к утру будем у него.

Мы ужинаем.

— Нина, ешь, нельзя голодать, иначе останешься здесь, — угрожаю я.

А сам чувствую, как тепло костра, разливаясь по телу, отбирает последние силы. Устали мы. Болят спина, плечи, ноги. Убийственно хочется уснуть, безразлично где: на острых рёбрах камней, на мокрой земле или сидя.

— Филька, собирайся, да попроворнее. Положи в рюкзак бинты и йод.

Нина сидит у огня сгорбленным комочком, в тяжёлом забытьи. Какие страшные думы гнездятся в её голове! Как жаль мне тебя, Нина!…. И всё-таки я верю, ты ещё будешь счастлива с Трофимом.

Мы уходим сквозь ельник в тёмную ночь. Впереди Филька. Справа, в глубокой промоине, мечется ручей. Вверху, в бездонье, мерцают звёзды. Ничего не видно.

Идём по глубокой расщелине на восток, к невидимым вершинам. В этой ужасающей темноте не нужны глаза, не знаешь, куда ступают ноги. Передвигаемся с опаской. Всё время кажется, что под тобою пропасть. Но надо идти, идти и идти.

— Где же Трофим? — слышу голос Нины, полный отчаяния.

— Он под гольцом в балагане, — уверенно говорит Филька. — Такого мужика, как Трофим, не то что гроза, а и сам атом не возьмёт — расщепляется. Мы-то ведь знаем его.

Идём, торопимся, ещё надеемся встретить Трофима на тропе. Ах, если бы вот сейчас услышать его шаги или крик о помощи!

Нас накрывает туча. Тьма резко чернеет. Ледяной ветер дует из этой тьмы. На лицо падают невесомые пушинки снега. Всё это обрушивается внезапно, сразу, Филька ведёт нас вслепую. Слышим, как он посохом нащупывает путь, как его ноги проваливаются в пустоту, ломают кусты. Так темно, что мы не видим не только тропу, но и друг друга. Небо и земля неразличимы.

— Давайте дождёмся луны, может, посветлеет, — предлагает проводник.

Идти действительно некуда, мы точно в пустоте. Находим на ощупь под камнями сухое место, усаживаемся, жмёмся друг к другу. Ждём. Ждём долго. С облаков падает снег. Если бы не этот адский холод!

— Филька, карауль, как прояснит — растолкаешь всех, — говорю я, вбирая голову в воротник, как черепаха, и засовываю глубоко под телогрейку закоченевшие руки. Пытаюсь как-то отгородиться от холода, найти такое положение, при котором можно будет немножко забыться. Но вдруг подумалось: а что, если за ночь выпадет больше снега и у Трофима нет костра! Сразу мне вспоминается Джугджурский перевал, где мы замерзали в пургу без огня. Меня всего потрясает это воспоминание. Я вскакиваю. Разве не величайшее преступление наша задержка?

— Братцы, надо идти!

Молча, медленно поднимаются мои спутники. Бойка стряхивает с шубы мокрый снег. А кругом тёмная ночь да зловещий шорох выпавшего снега. Шаги тяжелеют. Все мы чувствуем себя слабыми, беспомощными, среди мрака. Главный ориентир — шум ручья. Его я стараюсь держать справа. И важно, чтобы путь всё время шёл на подъём…

С востока, из тёмной бездны, пробивается еле уловимый голубоватый свет. Отрывается земля от неба. Сквозь дырявую крышу облаков светят далёкие звёзды. Снег перестаёт. Но Филька не может узнать места и сказать, где тропа.

Усаживаемся на камни, ждём, когда больше посветлеет. Какое поразительное ощущение всего себя в этой усталости! Болью отзываются все суставы, каждая мышца и жилочка.

Вот-вот покажется луна. Где-то внизу лениво ворочается ручей. Из темноты встают одинокие лиственницы, купы высоких ёрников, бурые россыпи. И вдруг тишину потрясает крик совы. Птица, увидев нас, в испуге закачалась в прозрачном воздухе.

Филька находит тропу. Она вьётся по склону, скачет с камня на камень, приводит нас на дно расщелины и тут исчезает. Встречающий нас ручей побелел после ночи, точно крутой кипяток. Идём вдоль него. Нам вслед дует холодный ветер. Воет буран. Упругий ольховник уже весь исхлёстан, а мокрая трава не смеет бороться, лежит, покорно прижавшись к земле.

Расщелина становится всё более волнистой. Узкие места перехвачены россыпями и прорезаны глубокими промоинами. Там, где путь преграждают топкие мари, мы с содроганием погружаемся по колено в воду, бредём дальше.

Впереди, над чёрными вершинами гор, полная белая луна впаяна в смутно-синюю полоску неба.

Неровные шаги людей тревожат тишину ночи.

Перебираемся по камням на левый берег, присаживаемся отдохнуть. Нине помогаем опуститься на камень. Бедняжка, откуда у неё берутся силы! Она не жалуется.