Владимир Соллогуб - История двух калош

Настройщик пристально на него посмотрел.

- У княгини нет воспитанницы, - сказал он протяжно, - впрочем, у нее вы, может быть, узнаете то, что хотите. Пойдемте.

Они отправились.

ВИЗИТЫ

В богатых сенях толпилось несколько старух, известных в Петербурге под названием салопниц. У каждой было по огромной бумаге в руках и на искаженных устах вертелась довольно неприличная брань, сдерживаемая присутствием швейцарской булавы. Настройщик порхнул мимо ливрейного привратника вверх по узорчатому ковру лестницы: швейцар пропустил его, как собачку, не обращая никакого внимания на столь ничтожное лицо.

Шульца он остановил.

- От кого вы? Есть ли у вас письмо? Княгиня без рекомендации нищих не принимает!

Глаза Шульца засверкали.

- Я хочу видеть княгиню как старый знакомый, а не как нищий. Доложите ей, что приехал Карл Шульц, фортепьянист из Вены.

Швейцар взглянул на него с недоверчивостью и потащился по лестнице. Через полчаса Шульца просили войти.

Княгиня сидела в голубой штофной комнате, перед камином. Направо от нее стоял стол, заваленный бумагами и разными филантропическими планами.

- Г-и Шульц! - сказала она, не изменяя ледяного выражения своего лица. - Очень рада вас видеть. Садитесь. Что доставляет мне удовольствие вашего посещения?

- Я принял смелость, княгиня, беспокоить вас, знал всегдашнюю любовь вашу к музыке...

- К музыке? Да, я люблю музыку. Да теперь времени у меня нет думать о ней: вечером я должна быть в свете, а утром у меня дела. Больные, сироты надоели мне до крайности: отнимают все время, а делать нечего!

"Странная благотворительность!" - подумал Шульи;.

- Чем могу я быть вам полезна? - продолжала княгиня.

- Мне советуют дать музыкальное утро. Я надеялся, что вы, княгиня, по прежней благосклонности ко мне, не откажете мне в вашей зале.

Княгиня немного нахмурилась, но отвечала с своею холодною учтивостью:

- Я вам должна признаться, что всегда отказывала подобным просьбам. Но вам, по старому знакомству, я отказать не могу. Зала на будущей неделе к вашим услугам.

Княгиня позвонила. Вошел слуга.

- Прикажите этому несносному настройщику перестать и приходить, когда меня нет дома. Теперь я занята. Кроме княгини Варвары Васильевны, не принимать никого.

Шульц встал. Он хотел спросить о Генриетте и не мог собраться с духом. Княгиня молчанием своим указывала ему дверь. Он это почувствовал, извинился, поблагодарил и вышел.

В сенях он нашел настройщика, который его дожидался.

- Дана вам зала? - спросил он.

- Дана, - отвечал мрачно Шульц.

- Ну, теперь пойдемте к артистам, которые вагд должны помогать. Концерта одному дать нельзя.

- Да они меня все знают, и все отказали в помощи.

- Не бойтесь, не бойтесь. Ступайте со мной.

Они пришли к первой скрипке, той самой, которая более всех напугала Шульца в его первом предприятий.

Первая скрипка сидела в халате в покойных креслах и едва привстала при виде посетителей. Рот ее сжался отрицательным знаком, а на губах зашевелилось: "Что вам угодно?"

- Мы сейчас от княгини Г***, - сказал развязно настройщик.

Первая скрипка сделалась милостивее и просила их садиться.

- Княгиня Г***, - продолжал настройшик, - непременно хочет, чтоб приятель мой, Карл Шульц, дал музыкальное утро в ее зале.

Скрипка улыбнулась Шульцу.

- Княгиня Г*** знала приятеля моего, Карла Шульца. еще в Вене, где он был в большой моде.

- Право? - сказала скрипка.

- Княгине Г*** будет очень приятно, если вы согласитесь участвовать в концерте, который будет дан в ее зале. Зала прекрасная для концертов.

- Я очень рад, г-и Шульц, быть вам полезным.

Шульц не говорил ничего. Он был похож на мученика.

- Я сам скоро намерен дать концерт, - подхватила первая скрипка, - и надеюсь, что господин Шульц не откажет сделать мне честь... будет в нем участвовать.

- Очень рад, - отвечал Шульц.

Они встали; скрипка провожала их до передней и нкзко кланялась.

Покровительство княгини Г*** была цель всех ее желаний, но, с тех пор как княгиня от музыки перешла к благотворительности, она потеряла уже надежду на эту полновесную подпору. Теперь путь был открыт:

скрипка торжествовала.

На улице Шульц начал упрекать своего товарища.

- Бедный человек! - отвечал он. - г Ты овца между волками; хочешь успеха? Брось совесть.

- Неужели, - сказал музыкант, - мы живем в веке до того развращенном, что, кроме эгоизма, нет более никакого чувства, нет никакого, хоть невольного, доброго движения? Неужели все люди презрительны и низки? Машинально схватился он за карман: в кармане лежала табакерка - подарок Мюллера. Он вынул ее, посмотрел на нее - и душе его стало легче.