Федор Сологуб - Голодный блеск

- Вот это я понимаю!

Мошкин зашагал по аллее. Повторял:

- Вот это я понимаю!

И потом, ходя по улицам, смотря на великолепные громады богатых домов, на выставленную роскошь магазинов, на элегантные наряды прогуливающихся господ и дам, на быстро проносящиеся экипажи, на всю эту красоту и утешительность жизни, доступные для всякого, у кого есть деньги, и недоступные для него, - рассматривая, наблюдая, завидуя, испытывал все более определяющееся чувство разрушительной ненависти. И повторялись в уме все те же слова:

- Вот это я понимаю!

Подошел к толстому, ленивому и важному швейцару. Крикнул:

- Вот это я понимаю!

Швейцар молча и презрительно покосился на него. Мошкин радостно захихикал. Сказал:

- Молодцы анархисты!

- Проваливай! - сердито крикнул швейцар. - Не проедайся.

Мошкин отошел. Вдруг стало страшно. Городовой стоял близко. Так резко выделялись его белые перчатки. Досадливо думал Мошкин:

"Вот бы вам бомбу сюда".

Швейцар сердито сплюнул вслед ему и отвернулся.

Мошкин долго ходил. В тестом часу зашел в ресторан среднего разбора. Сел к столу близ окна. Выпил водки, закусил анчоусами. Взял обед в семьдесят пять копеек. Пил "Шабли во льду". После обеда выпил ликеру. Слегка охмелел. Под звуки органа кружилась голова. Сдачи не взял. Ушел, слегка пошатываясь, и почтительно провожаемый швейцаром, - и швейцару сунул в руку двугривенный.

Посмотрел на свои никелированные часы, - был седьмой вначале. Пора. Как бы не опоздать! Не наняли бы другого! Стремительно пошагал в Измайловский полк.

Очень мешали:

разрытые мостовые;

оголтелые, вечно сонные извозчики на переходах через улицу;

прохожие, в особенности мужики и дамы:

встречные или не сторонились вовсе, или сторонились чаще влево, чем вправо,

а те, кого приходилось обгонять, зачем-то шатались по тротуару, и не угадать было сразу, с какой стороны обгонять их;

нищие, - они и к нему приставали,

и самый механизм хождения.

Так трудно одолевать пространство и время, когда торопишься! Земля точно присасывает к себе, каждый шаг покупаешь усилием и усталостью. До боли и ломоты в икрах. От этого возрастала злоба и усиливался голодный блеск в глазах.

Мошкин думал:

"Тарарахнуть бы все это к черту! Ко всем чертям!"

Наконец добрался.

Вот рота, а вот и дом № 78. Дом четырехэтажный, обшарпанный:

два подъезда, мрачные с виду; посередине - разинутая пасть ворот. Посмотрел таблички над подъездами, - первые номера, а № 57 нет, никого не видно. У ворот белая пуговка, и над нею на медяшке заросшая грязью надпись "к дворнику".

Нажал пуговку и вошел в пасть, поискать табличку жильцов. Но прежде чем достиг таблицы, уже навстречу ему шел дворник, очень внушительного вида и с черной бородой.

- А где квартира пятьдесят семь?

Мошкин спрашивал с небрежной манерой, заимствованной от того земского начальника, из-за которого "слетел" с места. Знал уже по опыту, что с дворниками надо говорить так-то и нельзя говорить вот так-то. Скитания по чужим подворотням и лестницам тоже придают человеку известный лоск.

Дворник спросил несколько подозрительно:

- А вам кого?

С простодушной небрежностью, растягивая слова, Мошкин отвечал:

- А я и сам не знаю. Я по объявлению. Получил письмо, а кто пишет, не написано. Только адрес написали. Кто же там живет, в номере пятьдесят семь?

- Госпожа Энгельгардова, - сказал дворник.

- Энгельгардт? - переспросил Мошкин. Дворник повторил:

- Энгельгардова. Мошкин усмехнулся:

- Русификация?

- Елена Петровна, - отвечал дворник.

- Чертова перечница? - почему-то спросил Мошкин. Дворник ухмыльнулся:

- Нет-с, молодая барышня. По парадному пожалуйте, из ворот направо.

Да там над дверями табличка, только первые номера, - сказал Мошкин.

Дворник говорил:

- Нет, там и пятьдесят семь. В самом низу. Мошкин спрашивал:

- А чем она занимается? Есть у них какое-нибудь заведение? Школа? Или редакция?

Нет; оказалось, у госпожи Энгельгардовой не было ни школы, ни редакции.

- Живут своим капиталом, - пояснил дворник.

В квартире госпожи Энгельгардовой горничная очень деревенского вида провела его в гостиную направо от темной передней и просила подождать.

Ждал. Скучал и томился. Рассматривал вещи. Было нагорожено много мебели, - кресла, столы, стулья, ширмы, экраны, этажерки, столбики, на них бюсты, лампы, безделушки, на стенах зеркала, картины, литографии, часы, на окнах занавески, цветы. От всего этого было тесно, душно, темно. Мошкин шагал в тесноте по коврам. Со злобой смотрел на картины, на статуи.