Александр Солженицын - Желябугские выселки

- Вот там, поправей, отмечали тогда день рождения Боева. Говорил: доживу ли до тридцать - не знаю. А до тридцати одного не дожил.

- Да, прусская ночка - была, - вспоминает Овсянников. - И какоеж безлюдье мёртвое, откуда бы наступленью взяться? Я черезо всё озеро перешёл - и до конца ж никого, ничего. И тут - Шмакова убило.

- Как мы из того Дитрихсдорфа ноги вытянули? Бог помог.

Овсянников - теперь уже с усмешкой:

- А от Адлига, через овраг, по снегу - бегом, кувырком...

Смотрим: слева, в объезд Выселок, по без дороги, - сюда два наших джипа переваливаются.

Забеспокоились, куда мы делись.

Оба администратора - в белых рубашках и при галстуках. Местный - куда попроще, и куртка на нём поверх костюма дождевая. На районном - галстук голубой, хороший серый костюм в редкую полоску - и ничего сверху. Лицо же широкое, сильно скуластое, с хмурким выражением. Волосы - смоляно-чёрные, жёсткие, густы-перегусты, и с чёрным же блеском на солнце.

Говорим: - Забросили их тут.

Районный: - А что от нас зависит? Пенсии платим. Электричество им подаём. У кого и телевизоры.

А местный - это то, что прежде был "сельсовет" - видно, из здешних поднялся, до сих пор в нём деревенское есть. Долговатый лицом, длинноухий, волосы светлые, а брови рыжие. Добавляет:

- Есть и коровы, у кого. И курочки. И огород у каждой. По силам.

Садимся в джипы и - администраторы впереди - едем по грудкой дороге через саму деревню, по нашему склону вниз.

Но что это? Четыре бабы тут как тут, пришли и стали поперёк дороги заплотом. И деда - с собой привели, для подпоры, - щуплого, в кепочке.

И с разных сторон - ещё три старухи с палочками доковыливают. Одна сильно на ногу улегает.

И - ни души помоложе.

Значит, про начальство прознали. И стягиваются.

Ехать - нет пути. Остановились.

Чуть повыше андреяшинского места, шагов на двадцать.

Местный вылез:

- Что? Давно больших начальников не видели?

Перегородили - не проедешь. Уже шесть старух кряду. Не пропустим.

Вылезает и районный. И мы с Витей.

Платки у баб - серые, бурые, один светло-капустный. У какой - к самым глазам надвинут, у какой - лоб открыт, и тогда видно всё шевеленье морщинной кожи. На плечо позади остальных - дородная, крупная баба в красно-буром платке, стойко стала, недвижно.

А дед - позади всех.

И - взялись старухи наперебив:

- Что ж без хлебушка мы?

- Надо ж хлебушка привозить!

- Живём одна проединая кажная...

- Этак ненадалеко нас хватит...

Сельсоветский смущён, да при районном же всё:

- Так. Сперва Андоскин вам возил, от лавки.

В серо-сиреневом платке, безрукавке-душегрейке, из-под неё - кофта голубая яркая:

- Так платили ему мало. Как хлеб подорожал, он - за эту цену возить не буду. Целый день у вас стоять, мол, охотности нет. И бросил.

Сельсоветский: - Правильно.

Голубая кофта: - Нет, неправильно!

Мотнул головой парень:

- Я говорю, что - так было, да. А теперь, на отрезок времени, должен вам хлеб возить - Николай. За молоком практически приезжает - и хлеб привозить.

- Так он тоже завсяко-просто не возит. Сперва молоко сдай - а на той раз хлеб привезу.

В тёмно-сером - наша прежняя, знакомая. Напряглась доглядеть, доуслышать: чего же скажут? выйдет ли решенье какое?

В светло-буром:

- А кто молоко не сдаёт, тому как? Просишь: Коля, привези буханочку! А он: у меня зарплата - одна. У меня уже набрато, кому привезти.

В серо-клетчатом, с живостью:

- Мы, выселковские, вдокон пришли. Житьеца не стало, йисть нечего.

В капустном, маленькая:

- Конечно, к нам езду нету...

Сельсоветскому - край оправдываться, скорей:

- А я у него всегда интересуюсь: Николай, ты возишь? Говорит - вожу.

Голубая кофта и подхватилась, залоскотала:

- А вы - у нас поинтересовались? Когда-нибудь приехали сюда? Вы, председатель сельсовета, - хоть бы распронаединственный раз... С давних давён никого не было.

И поварчивают другие:

- Повередилось не до возможности...

- О нас и вспомятухи нет...

А бритый дед во втором ряду стоит молча, малосмысленно. То - жевал, а то раздвинул губы, и так со ртом открытым.

Овсянников голову свою лысеющую опустил. Болит его деревенская душа.

- Минуточку, - спешит сельсовет, - а почему вы прямо сразу не сказали, как он возить не стал?

В капустном: - Не посумеем мы сказать.

Искитея: - Опасаемся.

Тут - вступил районный, сильным голосом:

- А я вам говорю: надо говорить. Вот боимся мы сказать Николаю, вот боимся Михал Михалычу, боимся сказать мне, а чего бояться?