Орест Сомов - Гайдамак

- Есть балык, семга, сельди, кавьяр...

- Довольно, довольно! Подать всего этого к водке, перед обедом, по одной тарелке; слышишь ли? не больше! - Повар ушел.

- Дорога меня измучила, - продолжал пан Просечинский, - видите ли, дети, как я слаб, болен, как похудел? Вот мой шелковый халат теперь мне широк, сидит мешком... Не правда ли?

- Правда, правда, дядько! - подхватил шут.- И то правда, что ты велел его сшить взапас, думая, что тебе за пост и молитву прибавит бог дородства.

Толстый пан сердито посмотрел на шута, и тот пустился бегом из палатки. Скоро, однако ж, возвратился он, неся в руках свою бандуру и наигрывая на ней казачка.

- Не хочешь ли, дядько, промяться со мной перед обедом? это здорово: больше съешь и крепче уснешь.

- Пляши сам, вражий сын! - отвечал Просечинский.

- Изволь, я не прочь; только ты мне подари новые чоботы, когда я эти истопчу для твоей потехи. - И шут заиграл громче и пустился плясать с смешными телодвижениями и кривляньями, припевая:

По дорозi жук, жук, по дорозi чорний!

Подивися, дiвчина, який я моторний,

Подивися, вглянься, який же я вдався:

Хiба даси копу грошей, щоб поженихався.

Окончив свою пляску, шут сел на голой земле, поджав ноги по-турецки, и пропел под игру на бандуре еще несколько малороссийских песен, любимых его паном. Голос шута был чист и приятен, и в пении заметно было некоторое искусство. Пан Просечинский, нежась на пуховиках, свел глаза и как будто дремал; сыновья его выбежали из палатки и отправились смотреть своих собак и болтать с псарями и хлопцами; а дочь, сидя подле молодого мужчины, о котором выше было упомянуто, шепотом с ним разговаривала.

Между тем челядь толстого пана, отпрягши и расседлав лошадей, стреножив их и пустив на траву, собралась около кашевара, который, разведя большой огонь под открытым небом, готовил обед. Несколько медных котлов привешено было над огнем на железных присошках; большие кастрюли и сковороды шипели на угольях, и голодная челядь, облизываясь, жадно на них смотрела.

В это время подошел туда нищий, который, прихрамывая, брел по дороге. Он остановился перед кружком, собравшимся около огня, или, справедливее, около кушанья, и жалобным голосом проговорил нараспев: "Православные христиане! сотворите милостинку, Христа ради!"

- Какой тебе милостинки от нас! - молвил один из хлопцев. - Мы сами смотрим на чужой обед, а глотаем только дым.

- Много вас, попрошаек, по большим дорогам, - прибавил другой. - Об вас-то и думать, когда самим есть нечего.

- Пан наш так добр, что, верно, не откажет тебе в рублевике,- подхватил третий с лукавым видом.- А у него их очень много: видишь ли этот окованный сундук, позади рыдвана? Там есть чем наделить всех нищих в свете. В рыдване и того больше: там четыре шкатулки с червонцами, с дорогими перстнями и самоцветными каменьями. Да в той фуре, что стоит с краю от рыдвана, найдется другого-прочего тысяч на несколько. Попытайся: может быть, он тебе и уделит часточку.

Нищий, казалось, ловил на лету слова болтливого слуги. Может быть, он сравнивал бедную свою участь с богатым состоянием толстого пана; только заметно было, что он как будто бы что-то соображал или рассчитывал.

В эту минуту подбежали туда молодые панычи. "Зачем здесь этот бродяга?" - закричал старший.

- Оставь его, брат,- сказал младший,- он нас позабавит. Эй, ты, калека! умеешь ли играть на волынке?

- Не умею, добродию,- отвечал нищий.

- Ну так пой и пляши!-подхватил младший паныч.

- Я стар и слаб, петь мне не по силам, а плясать могу ли я с хромою моею ногою и увечным телом?

- О, так ты еще и упрямишься! - завопил старший брат.- Только со мною даром не разделаешься: ты у меня запляшешь и через палку... Брат! возьми у псарей арапник и подгоняй этого урода, а я буду держать палку: пусть-ка через нее поскачет!

При сих словах он вырвал клюку из рук нищего, и сей, от нечаянное потрясения, упал на землю и закричал громким болезненным голосом. Оба молодые шалуна стояли над ним и хохотали во все горло; малодушная челядь, из угождения ли своим панычам или по врожденной жестокости, тоже смеялась над бедняком.

Пронзительный крик нищего перервал дремоту толстого пана; он зевнул, потянулся, спросил, что там делалось, велел позвать к себе сыновей и подавать обед.

Глава XX

А в сього пана скам'я заслана,

Та на тiй скам'i три кубки стоять:

В першому кубцi - медок солодок,

У другiм кубцi - крiпкее пиво,

У третiм кубцi - зелене вино.

Колядка

Четверо хлопцев внесли в палатку складной стол, накрыли его шленскою скатертью, и дворецкий толстого пана, отомкнув погребец, достал из него четыре полуштофика с разными водками и несколько серебряных чарочек без поддонников, установил все это на тяжелом серебряном подносе узорочной обронной работы и поставил на стол перед своим паном. Хлопцы принесли потом на четырех или пяти тарелках сытную закуску, которая и теперь еще часто в малороссийских домах подается перед обедом и может заменить целый, весьма нескудный обед для желудков, не столько привычных к беспрерывной работе.