Владимир Сорокин - Жрать !

Жрать утоление всех печалей.

Жрать способность пребывания в чистом созерцании.

Жрать угрюмые ночные сборы, когда с увеличением тюка с вещами неизбежно нарастает осознание невозвратности, каменной коркой покрывающее этот уютный и, по сути, в чем-то очень родной провинциальный городок.

Жрать тень сомнения, пробежавшую по лицу Козлова почти одновременно с началом обряда венчания.

Жрать вариант Найдорфа в сицилианской защите, принесший Фишеру не одну победу.

Жрать потрясающее равнодушие судьи.

Жрать фиглярствующие кривляния филистеров

от правой печати.

Жрать грабежи и разбои, участившиеся

в последнее время.

Жрать зажиточные классы.

Жрать плохие приметы.

Жрать крайнее раздражение, переходящее

в слепую ярость.

Жрать школьную провинность Наташи.

Жрать эпидемию гриппа.

Жрать творожистый самолетный след в небе над притихшей Рузой.

Жрать прискорбную фракционность нового парламента.

Жрать это чудесное умение просто и доходчиво писать о любви.

Жрать прелестную мощь опьянения.

Жрать прискорбную необходимость вновь толочь воду в ступе.

Жрать воплощенное физическое убожество.

Жрать женскую долю.

Жрать звериный оскал капитализма.

Жрать "прелести" казарменного социализма.

Жрать преднамеренные искажения дат и мест событий.

Жрать вялую агонию шестидесятников.

Жрать убийственный, почти дьявольский хохот, охвативший Анастаса с быстротой лесного пожара.

Жрать прыжки и гримасы.

Жрать сомнительный вкус к языковой эклектике.

Жрать зловещее молчание большинства, зреющее грозовой тучей.

Жрать роковые совпадения.

Жрать постепенное сползание к неприкрытому хамству.

Жрать запоздалые в своей неуместности поздравления.

Жрать удручающее невежество.

Жрать лесной пожар, свирепствующий в Засекино уже вторую неделю.

Жрать бодрое очарование утренней верховой прогулки с Адой.

Жрать озорное предположение.

Жрать беспомощное ржание тонущей лошади.

Жрать крики ворон в тумане.

Жрать мысли, на первый взгляд не имеющие как будто ни малейшего практического значения, но при более глубоком рассмотрении обнаруживающие неотразимую внутреннюю логику, а следовательно, и убедительность.

Жрать самоограничение, граничащее

с аскетизмом.

Жрать испепеляющую стихию страсти.

Жрать самоубийственный путь от

квазидемократии к национал-популизму.

Жрать тотальную дискредитацию всего.

Жрать плутовскую ухмылку Славы.

Жрать одиозную победу.

Жрать музыку небесных сфер.

Жрать дешевое стебалово.

Жрать замаскированную веру в мессианство, заимствованную у библейских пророков и приписанную пролетариату.

Жрать коварный подвох.

Жрать грехи наши.

Жрать юношескую нерешительность, граничащую с угловатостью.

Жрать утренний кашель курильщика.

Жрать земные поклоны патриарха.

Жрать нечаянную радость покаяния и прощения грехов.

Жрать былое величие этого с позволения сказать "просвещенного мецената".

Жрать рассекаемый буером речной воздух, налетевший нескончаемым вихрем и обдавший всю ее на миг смутившуюся душу каким-то свежим обещанием чего-то нового и неожиданно- прекрасного.

Жрать человеческую бессердечность.

Жрать зерно истины.

Жрать незаслуженно забытое.

Жрать опасное словоблудие.

Жрать лютое мастерство пошехонских катов.

Жрать неповторимую индивидуальную интонацию.

Жрать угрозу неминуемого ареста.

Жрать мужицкую свирепость во взоре.

Жрать скоросостоявшееся браковенчание.

Жрать заплаканный вид убитого горем отца.

Жрать традиционные послеобеденные шуточки, подковырки и издевки Афиногенова, обветшавшие и засалившиеся от времени, как его габардиновый пиджак, и не вызывающие у гостей ровным счетом никаких эмоций.

Жрать неисправимую плоскогрудость Сашеньки.

Жрать сигналы маяка на утесе.

Жрать ухватистость и расторопность Авдеевой молодки.

Жрать высказанное в ту зиму Осипом Эмильевичем убеждение в том, что стихи теперь должны быть гражданскими.

Жрать обещание законника Томилы "закозлить бугров в край, если Федот опять прокнокает".

Жрать простую и незатейливую наблюдательность Петра.

Жрать болезненную фиксацию на травме.

Жрать долгое шуршание лентопротяжного механизма допотопного магнитофона и взорвавшийся следом, знакомый, как солнце, сладко-гнусоватый голос Пола Маккартни, заставивший Андрея мгновенно вспомнить все: и ночную глыбу главного корпуса, и жесть водосточной трубы, ломающую ногти, и свист отодвигаемого рывком тюля, и сбивчивый шепот Вики, и раздавленную ботинком конфету, и запах болгарских духов, и ее горячие ключицы, и влажную простыню, и остервенелый лай собаки на вахте, и хруст суставов, и горячий шепот: Милый, как же ты еб"шь!... как ты смертельно еб"шь!..