Надежда Тэффи - Том 2. Неживой зверь

Тогда стал я их урезонивать по очереди. Вызвал сначала горничную.

– Фрося, – говорю, – признайся, голубка, что это ты по молодости лет пошутила. Барышня обещала тебя простить и даже зеленого бурдо на юбку подарит. Барышня веселая, она сердиться не умеет.

А та в ответ еще пуще ревет, да еще с причитаниями:

– Ой, милушка, и на кого ты нас, родная, да споки-нула, да на погибель, да на неминучую…

– Ну, – говорю, – это, значит, кухаркины штучки. Ты ее поймай, получишь зеленого бурдо.

Отпустил ее, позвал кухарку.

– Ульяна, – говорю, – ты, кажется, потолковее. Неужели ты не понимаешь, что это все Фроська куролесит? Ты мне ее поймай, а барышня тебе желтого бурдо на юбку подарит – она обещала.

Так у нее – эдакая злющая баба – даже губы побелели.

– Фроська, – говорит, – душа хрещеная, она в такое дело не встрянется. Она в Филипповом посту скоромятину не жрала, как другие. Фроська! Ты Фроську лучше оставь.

Совсем рассатанилась.

– Ну, – говорю, – успокойся. Мы, – говорю, – барышне другую кухарку найдем, потерпи до завтра.

А та в ответ:

– И никакая другая кухарка у вашей барышни жить не станет.

И прибавила очень многозначительно:

– Барышня-то ваша, видно, и сама такая.

– Какая, – спрашиваю, – «такая»?

– А такая. Сами понимаете. Может, из мертвячек, а может, и еще похуже. Об ней и по всему поселку так-то говорят.

Черт знает что!

А что на это ответишь? Я даже оторопел.

– Дура ты, – говорю, – дура. Дура ты петая, перепетая.

Больше ничего и не придумал. Пошел опять к Евгении Николаевне.

– Вы уверены, что прислуга здесь ни при чем? Может, они каких-нибудь своих женихов подговорили производить все эти фокусы?

Барышня даже обиделась.

– Я же вам говорю, что сама была на кухне, когда дрова вдруг полетели в разные стороны. А этот дикий вой – ведь он проносится под самым потолком. Как хотите, я ведь тоже не суеверная. Однако перед такими явлениями разум смолкает.

– Все это, – говорю, – отлично, а что вы будете здесь ночью одна делать? Даже сторож-татарин не соглашается у вас дежурить. Не хочу вас пугать, но ведь у нас на приисках всякий народ водится. Узнают, что дом пустой, и просто-напросто залезут и ограбят.

Она минутку призадумалась, а потом весело так улыбнулась и говорит:

– Знаете что – приходите ко мне сегодня ужинать и тащите с собой побольше народу. Лесничего приведите, доктора, Собакиных. Я вам дам холодный ужин, шампанского, а в полночь мы все вместе подкараулим голландца. Интересно, посмеет ли он при вас появиться… Белова прихватите тоже, можно и батюшку.

– Батюшка в уезд уехал.

– Одним словом, – говорит, – набирайте народу побольше. Не беда, что прислуга удерет, мы и без нее справимся.

Развеселилась моя барышня – ничто ее не берет. Ну, думаю, голубушка, хоть ты с виду вроде птички, однако нервы у тебя коровьи.

А она щебечет:

– Жаль, что брат ключ от столовой с собой увез, придется ужинать в гостиной. Не было бы тесно.

Оставил я ее, значит, в самом благодушном настроении, да и сам подбодрился. В общем, думаю, это очень остроумная идея – созвать побольше народу, да и выяснить, в чем дело.

Решил идти домой завтракать, а по дороге завернуть к доктору, позвать его на вечер к Евгении Николаевне.

Около приисковой конторы заметил какое-то странное оживление. Несколько групп наших рабочих-татар, а с ними и поселковые башкиры о чем-то довольно бурно галдели и махали руками в сторону директорского дома.

«Какие-нибудь, – думаю, – недоразумения».

Хотел подойти узнать, да тут отвлекло мое внимание появление какого-то мужика в тулупе на лыжах.

Бежал мужик довольно скверно, поддергивал левой ногой. И бежал он прямо на меня. А подбежав, протянул руку и отрекомендовался:

– С-собакина!

Это наша милейшая Марья Петровна, химикова жена, вырядилась в тулуп.

– Поздравляю вас, говорит, вот мы и у праздничка! Таких вредных дур, как ваша Евгения, при Петре Великом всенародно батогами били.

Я прямо глаза выпучил:

– Да господь с вами! За что вы ее так?

– Да, били. И прав был великий реформатор! За что? За распространение вредных суеверий среди народа.

– Да опомнитесь, – говорю, – она как раз наоборот, чтоб доказать, что не верит, и в доме в этом проклятом поселилась.

– Да, поселилась и этим вызвала появление духа. Все об этом говорят. Она поколебала престиж своего брата. И потом, к чему было привозить сюда граммофон? Чтобы всем нам нос утереть и выделиться? А киргизы говорят, что это у нее черт в коробке, и подрывают престиж начальства.