Зинаида Гиппиус - Том 2. Сумерки духа

Вера, спотыкаясь, наступила на платье, приподнялась с трудом, как приподнимается упавшая лошадь.

– Что это? Убирайтесь вон!

– Потише, Вера Зыбина. Тут посетители.

– Пустите меня! Вы не смеете! – закричала она.

Вошла надзирательница, рыжеватая особа с начальническим видом. Она сделала знак сиделкам, и они повели, почти понесли куда-то Веру. Ее крик, разорванный рыданиями, раздался в общем гуле коридора и замолк. Ян едва помнил, как он прошел сквозь толпу женщин в серых капотах с широкими, точно разрезанными воротами, как захлопнулись за ним двери, и гул голосов оборвался сразу – он увидел себя спускающимся по серой, паучьей лестнице с гигантскими тенетами в пролетах, а тяжелый запах полз за ним и сжимал ему виски. Мокрый воздух на улице точно опьянил его. Он очнулся и пошел тише.

Темно-серые небеса висели низко. По-прежнему было холодно и туманно. Черный фабричный дым полз по земле и мутной воде канала. Все казалось сблизившимся, пространство между землею и небом – узким, как коридор. Чем дальше двигался Ян, тем и людей становилось больше, точно делалось теснее. Ян вглядывался в лица прохожих. На лицах было выражение, далекое от всякой радости.

Вдруг щегольская маленькая коляска на резинах обогнала его, чуть не свалила с ног, забрызгала грязью и, пока Ян вынимал платок из кармана, чтобы утереться, коляска неожиданно остановилась. Немного резкий голос закричал:

– Райвич! Это вы, что ли?

Удивленный Ян подошел ближе и взглянул на говорившего, он узнать его не мог.

– Ну да, конечно, Райвич! – продолжал тонкий бледноватый гвардейский офицер, сидевший в коляске. Лицо его было длинно, сухо и нервно, немного старообразно. Негустая белокурая бородка слабо курчавилась. Он улыбался одним углом рта, серые глаза были упрямы и быстры.

– Извините, – проговорил Ян медленно, – не узнаю…

– А я сразу вас узнал, вы почти не переменились. Садитесь, я вас довезу, – прибавил он, отстегивая фартук. – Вы где живете?

– На Васильевском, – машинально проговорил Ян, ступил на подножку и вдруг, увидав ближе лицо офицера, улыбнулся радостно и удивленно. – Вы Самохин? Теперь и я вас узнал.

Офицер захохотал и ударил Яна по плечу.

– То-то, дружок! А переменился я? Очень? Вы такой же, сейчас видно… Обрадовался, улыбается… Ну чему вы, собственно говоря, обрадовались? Никогда мы с вами особенно не дружили. Даже неприятности между нами бывали, помните, а?

И он, прищурив один глаз, взглянул на Яна сбоку.

Они въезжали на Николаевский мост. Серый, плоский простор Невы тянулся в тумане. У берегов громоздились мокрые массы барок с дровами, налево, дальше, чернело неясно тело громадного броненосца. А люди все спешили, шли и ехали, толкая и мешая друг другу, потому что им было тесно.

Яну сразу стало печально от слов и взора Самохина. И знакомое, испуганное чувство – ожидание оскорбления, – как и прежде, в училище, сдавило ему сердце. Он хотел что-то сказать, но промолчал.

– Что же, не помните? – продолжал Самохин. – Ну, Аллах с вами, тем лучше. Я тоже рад, что встретил вас, теперь уж будем видаться, я не отстану. Что, не верите, что не отстану?

– Отчего вы так говорите со мною, Самохин? – кротко возразил Ян.

– Э, вздор, – нетерпеливо перебил Самохин. – Вечно в сторону уйдете. Расскажите лучше о себе. Моя история проста, вот она вся сразу, чтобы уже к ней не возвращаться: я гвардейский поручик, родителей и родных не имею, состояние прекрасное, по службе много неприятностей, и я непременно очень скоро выйду в отставку и уеду из Петербурга. Живу уединенно, почти нигде не бываю, но к вам загляну. Вот и все. Теперь о вас.

Ян не умел говорить кратко. Он стал рассказывать подробно, что было с ним с тех пор, как они расстались.

– Неужели бабка еще живет? – перебил его Самохин, который слушал, сдвинув брови.

– Да… Она все такая же… Вот мы и приехали… Вы обещали зайти ко мне, Самохин?

Они стали подниматься по крутой деревянной лестнице.

– Это вы, Иван Иванович? – раздался из второй комнаты голосок Оли. – А я бабушку молоком напоила. Спать она не хочет.

Оля весело подбежала к дверям, но, увидав с Яном незнакомого офицера, покраснела и остановилась.

– Ольга Дмитриевна, это мой товарищ, Самохин, – неловко сказал Ян и тоже покраснел.

Оля подала руку, но молча и молча же скользнула вон, не победив смущения.

– Кто такая? – спросил Самохин, входя в крошечное «зало».

– Здешнего хозяина дочь. Когда я ухожу, она смотрит за бабушкой, и я спокойнее. Садитесь, пожалуйста, Самохин. Я сейчас чаю… Мавра, Мавра!