Александр Неверов: Ташкент - город хлебный

— Что такое?

Сначала Мишка удивился, хотел бежать к паровозу, потом облегченно подумал:

— Разве возьмет такой человек!

На станции лежали мужики, бабы: голые, полуголые, черные от ташкентского солнца, больные, умирающие. Поглядел Мишка издали, подошел ближе, постоял, подумал:

— Неужто и здесь хлебом нуждаются?

Вышел.

Робко направился в зеленую улицу с высокими деревьями, остановился.

Запрокинул голову, разглядывая сучкастое дерево, засмотрелся на чернобородого мужика (сарта), едущего верхом на маленьком жеребенке, и вдруг испугался: навстречу шел какой-то человек или не человек: руки, ноги видно, голову, а спереди, вместо лица — черная занавеска [8] Так ходят сартянки с покрытыми лицами. . Отошел Мишка в сторону от невиданной диковины, поморщился, выпячивая губы, и снова медленно двинулся по узенькой зеленой улице в пыльный, сухой, горячий город. Долго чернела голова в большом отцовском картузе, долго белелись чулки, перекинутые через плечо. Вот остановился, поглядел в грязный пропыленный арык (канавку), опять пошел, повернул за угол и скрылся…

Поздней осенью, в ясный теплый денек, на маленькой станции, между Бузулуком и Самарой, остановился ташкентский поезд. Из вагонов, с вагонных площадок, попрыгали мужики. Поезд стоял недолго. Когда вагоны двинулись дальше, деловито постукивая колесами, на твердом подмороженном песочке, рядом с рельсами, горкой лежали сложенные мешки привезенного хлеба, помеченные крестиками, палочками, кривыми неровными буквами.

На двух мешках, весом пуда по три, было написано химическим карандашом: Мих. Додон.

К мешкам подошел плотный, загоревший мальчишка в большом разорванном картузе, внимательно оглядел завязки на мешках, потыкал в мешки пальцем, самодовольно раздул черные, немытые щеки.

По высокому ясному небу пробежала синяя тучка, зацепила солнышко, одним боком, бросила легкую тень.

Плотный, загоревший мальчишка широко, по-мужицки, расставил ноги, обернутые тряпками, спокойно и важно поглядел на два мешка, крепко завязанных двумя узлами, хватил шмыгающим носом крепкого осеннего воздуха, кашлянул, тряхнул головой.

— Холодно как у нас! Наверно, морозы по ночам пошли…

Это был Мишка.

В Ташкенте он долго ходил по базарам, ночевал под заборами, валялся около грязных арыков, думал, совсем умрет — брюшная болезнь пристала к нему: целыми днями понос мучал и кишки выворачивало наружу от гнилых подобранных яблок с персиками. Но все-таки не пропал он в тяжелые дни, вытерпел, перенес: и вошь, и грязь, и брюшную болезнь… Проел ножик с ремнем, подбирал гнилые яблоки, протягивал руку за милостыней, и все это ему надоело, опротивело: такими делами зерна не привезешь, а Мишке нужно зерно, чтобы самому посеять, хозяйство спасти…

Встал он на работу в садах у богатого сарта, встретил бузулукских мужиков и ушел с ними работать в степь. Молотил пшеницу, резал камыш, джугару [9] Джугара — кормовой и хлебный злак из рода сорго. , заработал два мешка пуда по четыре, два пуда отдал за провоз, проел дорогой, не желая милостыньку клянчить, и вместе с мужиками вернулся в родные края.

Лопатинских на станции не было.

Когда к мешкам подъехали две телеги из соседнего села и мужики погрузили свой хлеб, Мишка сказал возчикам:

— Кладите и мои мешки, я маленько заплачу за это.

— Тяжеленько будет! — заупрямились возчики.

Мишка развел руками.

— Чего тут тяжелого! Пудов шесть — не больше. Доедем потихоньку, торопиться некуда, а вам все равно мимо нашего села проезжать.

Круто выгнулись лошади костлявыми спинами, знакомым скрипом запели колеса, крякнули лубочные телеги, и мешки, нагруженные тяжелым желтым зерном, тихо поплыли по узенькой полевой дороге, в прозрачную тишину опустевших полей.

Мишка шел рядом с мужиками позади телег, жадно оглядывал бугорки, долинки, суслиные норы, думая о матери:

— Жива или нет?

Окинул он взволнованными глазами голые умершие поля, подержал на ладони твердый комышек земли, поднятый с незасеянной десятины, вздохнул:

— Почем у нас лошади теперь, если купить?

Дома его встретила пустая притихшая изба с зелеными стеклами в маленьких окнах. Со двора из отворенных ворот, глянула мелкая кудрявая травка, высокая лебеда у плетней и брошенная почерневшая дуга колечком вверх.

Мать не выходила встречать.

Не выбежали и Яшка с Федькой.

Мужики-возчики снесли на руках во двор Мишкины мешки с пшеницей, положили на заваленку под окошком.