Михаил Танич - Играла музыка в саду

Это как вообще-то делается? Выдумывается герой, и ведет его, придуманного, автор по знакомым своим улицам и городам. Или же сам путешествует по выдуманным странам и временам.

Откапали, отморосили

Годов обложные дожди,

Теперь я и вспомнить не в силе,

Что пели мы, что мы носили,

Чем жили мы там позади.

Какие случались ошибки,

Пока этот дождь моросил,

И у золотой моей рыбки

Каких я подарков просил?

Давно уже леший не бродит,

Русалки у берега нет,

И опыт к нам долго приходит,

Со скоростью прожитых лет.

Так, слово за слово, и покатился Миша по нестойкому таганрогскому снегу на лыжах, кое-как зацепившись палкой за борт проезжей полуторки, одного опасаясь - как бы не остановился и не надавал по шее дядька-шофер. А за что, собственно? Снег был теплый, но была, была зима в Таганроге!

ЗАВЕЩАНИЕ

"Пришла пора и нам иметь воспоминания о том, с кем был и с кем расстался впопыхах, слетел с небес неясный ангел покаяния на не умеющего каяться в грехах". Это из моей малоизвестной песни.

Но с чего-то же они начинаются, воспоминания! А вот с чего.

Балансирую на канате,

Надо мной - дырявенький зонт,

Я, как солнышко на закате,

Скоро скроюсь за горизонт.

Мне всё чаще бывает плохо,

В сердце - острый блеск ножевой!

Но тебе обещаю,

Что буду живой

До последнего вздоха.

Вот такое оптимистическое размышление! А после - надо вызывать духовника и нотариуса. И - "находясь в здравой памяти, в присутствии нижепоименованных"...

Клиническая смерть! Вся-то жизнь вспыхивает одномоментно на экране черно-белого немого кино, куда мы просочились без билета.

Кино, в котором я - и герой-любовник, и злодей, и все двулико, как полицейские и воры.

Кино, а также книги и картины, и всё в искусстве и около бывает всего двух видов: художественно и нехудожественно. Город Таганрог, малая моя родина, город художественный. Заложенный Петром Первым во время Азовского похода строго по плану, наподобие маленького Санкт-Петербурга, а не как сивка-бурка вывезет - он еще помнил, перед тем как мне появиться на свет, шагавших по тротуарам белогвардейцев. По Елизаветинской, по Екатерининской. Простые, как династия, названия! Николаевская совсем не то, что улица Фрунзе. А потом красноармейцев, эти, мне кажется, шагали строем по мостовой. И пахло махоркой.

Улицы одним, а переулки обоими своими концами спускались к морю, полному рыбы, парусов и больших пароходов. Впрочем, как говорится, и деревья были большими.

А по замерзшему зимой заливу бегали мальчишки на самодельных коньках, привязанных чем попадя к буркам и валенкам. И ветер гнал буера - парусники на салазках, я таких после нигде не видывал - сгинули в моем разноцветном, в духе Кустодиева и Юона, детстве!

Я, как солнышко на закате,

Скоро скроюсь за горизонт.

Скорей-скорей, перо! Клиническая смерть - это еще не конец, и есть надежда разглядеть с высоты лет поля Аустерлицких баталий!

Паруса. Сирень. Акации.

Сине море - под горой!

В городской мультипликации

Я - рисованный герой.

Я сажусь верхом на белого

Карусельного коня,

А уж в Руре мина сделана

Персонально для меня.

КАЛЕЙДОСКОП

Как в детской этой игрушке, жизнь рассыпается на разноцветные осколки, а потом волшебно собирается в некие причудливые узоры, имеющие не более чем геометрический смысл.

Узор первый - город Таганрог, конец двадцатых годов, первая пятилетка!

Уже на школьных тетрадках - перлы социалистической поэзии: "Пять в четыре, а не в пять!" - первые призывы к будущей тотальной туфте.

Это я потом пойму, про туфту, а пока я - маленький, а город Таганрог полон дореволюционных призраков: всего-то десяток лет тому назад на углу Петровской, а теперь, конечно, Ленинской, и бывшего Итальянского переулка стоял городовой.

Да что там городовой - дух живого Антона Павловича Чехова бродит по тем же камням, от библиотеки до Драматического театра! И в цирке, старом цирке, выступают настоящие клоуны Бим-Бом.

И нэповский кефир грека Варваци (фамилия изменена не в интересах следствия, а по причине отсутствия памяти) напоминает скорее шампанское, чем нынешнее слабительное с тем же названием!

И такого удивительного вкуса, пропавшего навсегда, греческая халва и вафли микадо у маркитанток на каждом углу!..

А бронзовый император Петр, основатель нашего города, работы скульптора Антокольского, стыдливо упрятан с глаз долой на лестничный пролет городского музея. (А куда еще? Император же!)