Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Власть тьмы

И не поминай. Помирал бы лучше сам. Всё одно не помирает, только греха на душу взяла. О-о! головушка моя! И зачем ты мне давала порошки эти?

Что ж порошки? Порошки, деушка, сонные, что ж не дать? От них худа не будет.

Я не про сонные, а про те, про белесые-то.

Что ж, те порошки, ягодка, лекарственные.

Знаю, да боязно. Измучал он меня.

Что ж, много извела?

Два раза давала.

Что ж, не приметно?

Я сама в чаю пригубила, чуть горчит. А он выпил с чаем-то, да и говорит: мне и чай-то противен. Я говорю: больному всё горько. Да и жутко же мне стало, тетушка.

А ты не думай. Что думать, то хуже.

И лучше ты мне не давала бы и на грех не наводила. Как вспомнишь, так на душе загребтит. И зачем ты дала мне их?

И, что ты, ягодка! Христос с тобой. Что ж ты на меня-то сворачиваешь? Ты, деушка, мотри, с больной головы на здоровую не сворачивай. Коли чего коснется, мое дело сторона, я знать не знаю, ведать не ведаю, – крест поцелую, никаких порошков не давала и не видала и не слыхала, какие такие порошки бывают. Ты, деушка, сама думай. Мы и то намеднись про тебя разговорились, как она, мол, сердечная, маится. Падчерица – дура, а мужик гнилой – присуха одна. С этой жизни чего не сделаешь.

Да я и то не отрекусь. От моего житья не то что эти дела, а либо повеситься, либо его задушить. Разве это жизнь?

То-то и дело. Рот разевать некогда. А как-никак, обыскать деньги да чайком попоить.

О-о, головушка моя бедная! И что делать теперь, сама не знаю, и жутость берет, – помирал бы уж лучше сам. Тоже на душу брать не хочется.

А что ж он деньги-то не открывает? Что ж, он их с собой возьмет, никому не достанутся? Разве это хорошо? Помилуй Бог, такие деньжищи да дурòм пропадут. Разве это не грех? Что ж он-то делает? На него и смотреть?

Уже и сама не знаю. Измучал он меня.

Чего не знать-то? Дело на виду. Промашку теперь сделаешь, век каяться будешь. Передаст он сестре деньги, а ты оставайся.

О-ох, и то посылал ведь за ней, – итти надо.

А ты погоди ходить, а первым делом самоварчик поставь. Мы его чайком попоим да деньги вдвоем поищем – дощупаемся, небось.

О-о! Как бы чего не было.

А то что ж? Что смотреть-то. Что ж ты деньги-то только глазами поваляешь, а в руки не попадут? Ты делай.

Так я пойду самовар поставлю.

Иди, ягодка, дело делай как надо, чтоб после не тужить. Так-то. (Анисья отходит, Матрена подзывает.) Одно дело: Микитке не сказывай про все дела. Он дурашный. Избави Бог, узнает про порошки. Он Бог знает что сделает. Жалостлив он очень. Он, ведашь, и курицы, бывало, не зарежет. Не сказывай ему. Беда, он того не рассудит. (Останавливается в ужасе, на пороге показывается Петр.)

Что ж вас не дозовешься. О-ох! Анисья, кто здесь? (Падает на лавку.)

Чего вылез? Лежал бы, где лежал.

Что, за Марфой ходила девка-то?.. Тяжко… Ох, хоть бы смерть скорее!..

Недосуг ей, я ее на речку послала. Дай срок, управлюсь, сама схожу.

Анютку пошли. Где она? Ох, тяжко! Ох, смерть моя!

Я и то послала за ней.

Ох! Где ж она?

Где она там, пралик ее расшиби?

Ох, мочи моей нет. Сожгло нутро. Ровно буравцом сверлит. Что ж меня бросили как собаку… и напиться подать некому… Ох… Анютку пошли ко мне..

Вот она. Анютка, иди к отцу.

Поди ты… ох… к тетке Марфе, скажи: отец, мол, зовет, пришла чтоб, нужно мне.

Ну что ж.

Постой. Скорее нужно, скажи. Скажи – помирать хочу. О-ох…

Только платок возьму, а я сейчас. (Убегает.)