Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Начало фантастического рассказа

Хозяинъ былъ Генералъ, гусаръ стараго времени, и давно знакомъ съ Вереинымъ. 16 Онъ принялъ его хорошо, посадилъ 17 на верхнемъ конц ѣстола между адъютантомъ Главнок[омандующаго] и Ф. А. Во все время об ѣда п ѣли п ѣсенники, на другомъ конц ѣстола корнеты и поручики, сначала робко смотр ѣвшіе на верхній конецъ – оживились и говорили громко. Крымское вино и портеръ зам ѣнились шампанскимъ. Адъютантъ спорилъ, что онъ выпьетъ больше вс ѣхъ. В[ереинъ] сталъ пить съ нимъ и выпилъ пропасть. За бланманже закурили сигарки, и разговоръ о Севастопол ѣи ошибкахъ начальства зам ѣнился разговоромъ о женщинахъ, лошадяхъ, не потому, чтобъ находили его весел ѣй, но такъ, по привычк ѣ, будто такъ надобно. 18 Притворялись, что интересны д ѣла военныя и справки, хотя всякой зналъ, сколько получаетъ дохода К. И.; теперь притворялись, что весело пить и говорить объ лошадяхъ.

Вереинъ никогда не думалъ, что притворяются, но онъ ужъ такъ привыкъ къ этому, что зналъ впередъ все, что будетъ: какъ сниметъ сюртукъ одинъ, потомъ другой, какъ пойдутъ къ п ѣсенникамъ, какъ будутъ п ѣть гусарскія п ѣсни, какъ Р. Вал. будетъ махать руками, какъ будутъ пить за здоровье полка, за здоровье гостей почетныхъ, за защитниковъ Севастополя, а потомъ такъ будутъ пить за шуточныя здоровья, какъ подойдутъ къ п ѣсенникамъ, какъ гусары будутъ комедію ломать. И пить ему не хот ѣлось, но ужъ такъ вино на стол ѣ, будто весело, и другимъ бы было непріятно. Другіе думали то же самое. Особенно такъ думалъ адъютантъ, но надо mettre другихъ en traіn, 19 и пошелъ плясать. Генералъ притворился, что радъ и см ѣется, несмотря на то, что съ секунду въ глазахъ его при этомъ выразился испугъ, что это неприлично и не удержать ли его. Потомъ адъютантъ сказалъ Маіору, что онъ перепилъ его. Маіоръ сд ѣлалъ, какъ будто, это ему непріятно, и выпилъ ц ѣлый стаканъ. Стаканъ этотъ былъ лишній. Голова у него закружилась, а тутъ адъютантъ потащилъ его плясать. Генералъ истинно устыдился; но онъ, злобно стиснувъ зубы на свою глупость, прошелъ таки казачка. Длинныя ноги зацепились одна за другую, и онъ упалъ. Онъ сд ѣлалъ ужасную гримасу, будто см ѣется, бакенбарды мокрыя какъ то жалобно отвисли, онъ всталъ и пошелъ прочь отъ палатокъ въ садъ. Въ саду надъ канавкой онъ остановился, уперся головой объ дубъ и долго силой воли не могъ остановить круженья головы. Вода текла, камары по ней, трава, на которую онъ вдругъ открылъ глаза. Вдругъ ему вспомнилось д ѣтство, семейство отца и старуха бабка. Онъ легъ головой на траву и мгновенно заснулъ. 20 Проснувшись, онъ нашелъ въ палаткахъ игру. Пропонтировалъ 100 р. и, притворяясь, что ему все равно, съ мрачнымъ лицомъ пошелъ ужинать. Опять невольно вс ѣпритворились, что празднуютъ что-то: Полкъ кавалеріи, духъ, и онъ выпилъ много, но нестолько. Почетных гостей не было, ужинъ былъ проще. 21 Онъ пропонтировалъ еще 150, которыхъ у него не было, и по ѣхалъ домой. 22 Дорогой опять привычная грусть начала сосать его. Какой то непонятный вопросъ – зач ѣмъ? безпрестанно представлялся ему, и ему было все грустн ѣе и грустн ѣе, и вм ѣст ѣсъ т ѣмъ онъ вспоминалъ, что говорилъ про справки и говоритъ: хорошо [у] бабушки, и дремля твердилъ это теперь. Шинель становилась сыр ѣй и сыр ѣй, лужи больше и больше. Но вотъ кусты, кажется эти. 23 Да, надо завтра взять деньги изъ ящика, отдать, этаго каналью фуражира выпороть, что с ѣно купилъ по 80, а у Генерала по 60. Прі ѣду домой – небось палатка насквозь промокла, и постель мокра, а Николаевъ пьянъ нав ѣрно, – и онъ снова закрылъ глаза. Сказано, что если в ѣруешь, то горы подвигнешь. Господи, подумалъ онъ, дай мн ѣсемейную тихую жизнь, выведи меня отсюда.

24 Онъ посмотр ѣлъ кругомъ, м ѣсяцъ совс ѣмъ уже выплылъ, но его перер ѣзала тонкая черная тучка. Темная полоса тучи такъ же 25 р ѣзко отд ѣлялась отъ горизонта. Мелкій дождь сыпалъ сверху изъ сплошнаго с ѣраго неба. Направо ровная даль, нал ѣво огни Севастополя. Дорога б ѣл ѣла р ѣзче, извиваясь между чернымъ кустарникомъ, изр ѣдка узкими тропинками огибая его. Такъ вотъ, за этими кустами, полверсты небольше будетъ, подумалъ онъ, снова закрывая глаза. Онъ совершенно забылся минуты на дв ѣ. Когда онъ открылъ глаза, дождикъ переставалъ, едва сыпался, когда приносило его в ѣтромъ изъ дальней тучи; было св ѣтл ѣй, т ѣже кусты видн ѣлись съ об ѣихъ сторонъ дороги, но кусты эти были выше и чаще, точно аллея. Ч ѣмъ больше онъ вглядывался, т ѣмъ бол ѣе изм ѣнялись они; онъ погляд ѣлъ на право: кусты м ѣшались съ высокими деревьями, которыхъ, онъ твердо зналъ, небыло въ этомъ м ѣст ѣ. За деревьями между ними блест ѣла вода, двигаясь между корней, которые сами б ѣжали, одинъ застилая другой. Онъ сталъ вглядываться: это похоже было на садъ. – Онъ оглянулся на л ѣво, гд ѣне смотря чувствовалъ св ѣтъ и принималъ его за огни выстр ѣловъ Севастополя. Эти дальніе огоньки не мелькали, а стояли на м ѣст ѣровнымъ четвероугольникомъ. Не было сомн ѣнья, это домъ съ осв ѣщенными окнами. Куда я за ѣхалъ? Однако онъ толкнулъ впередъ лошадь. Вотъ и въ ѣздъ въ аллею, по которой лошадь пошла сама какъ домой веселой иноходью. Онъ посмотр ѣлъ на лошадь, – и лошадь была другая, вороная, съ толстой шеей и острыми ушами и длинной гривой. Въ ней чувствительна была сила и игривость, она бойко раскачива[ясь] потопывала по лужамъ и подкидывала спиной и подергивала поводья, поварачивая голову, то направо, то нал ѣво. 26