Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Альберт

Съ такими мыслями онъ доб ѣжалъ до Анны Ивановны, калитка была отперта, н ѣсколько саней стояло около нея, и изъ с ѣней падалъ св ѣтъ на сн ѣгъ двора. – Такъ и есть, еще есть гости, – подумалъ онъ и постучался. Лицо Анны Ивановны высунулось изъ-за р ѣшетки.

– А – это вы, Албертъ!

– Я, моя прелестница, – отв ѣчалъ онъ, улыбаясь.

– Колосовъ тутъ, идите! – отв ѣчала Анна Ивановна, съ озабоченнымъ видомъ оглядываясь назадъ и не отв ѣчая на улыбку Алберта. Колосовъ былъ изв ѣстный петербургской богачъ. Албертъ понялъ, что нельзя, пожалъ плечами и еще разъ улыбнулся.

– Ну до другаго раза, – сказалъ онъ, – прощайте.

– Жалко, что нельзя пустить, онъ не любитъ постороннихъ, – сказала Анна Ивановна, – гд ѣже вы переночуете?

31 – О, у меня м ѣстъ много, прощайте, – и Албертъ пошелъ назадъ.

– Куда? – представилось ему. – Э! все равно, только бы спать поскор ѣе, къ дворнику на Гороховую. Маршъ, – и онъ поб ѣжалъ туда.

Дворникъ, завернувшись въ тулупъ, спалъ на лавк ѣу воротъ. – Албертъ постоялъ, радуясь, посмотр ѣлъ на него, какъ онъ славно спитъ, и, не р ѣшившись будить, проскользнулъ въ калитку. Тамъ онъ въ темнот ѣ, какъ домашній челов ѣкъ, взялъ на право, съ трудомъ отворилъ закостен ѣлыми пальцами дверь и скрылся въ темной конюшни. Онъ зналъ, что одно стойло пустое, прошелъ туда и легъ, отдуваясь. Въ навозномъ пару было почти тепло. Онъ завернулся съ головой въ плащъ и сказалъ себ ѣ: – Теперь славно! Спать! – Но какъ и у вс ѣхъ, прежде ч ѣмъ заснуть, въ голов ѣего стали появляться воспоминанія о прошедшемъ, мечты о будущемъ и еще Богъ знаетъ какіе отрывки жизни, перебивающіе одн ѣдругія. —

– Ого-го! Какъ онъ поклонился, – думалъ онъ объ Аленин ѣ, – строго и величественно. Это хорошо. Я это люблю. Они думаютъ, что я не зам ѣчаю; н ѣтъ, я все зам ѣчаю. Что ежели бы мн ѣкогда-нибудь встр ѣтиться съ какимъ нибудь принцомъ инкогнито, я бы узналъ его, я бы ум ѣлъ съ нимъ обойтись, я бы ему такъ сказалъ: Милостивой Государь, я люблю людей царской крови, пьемъ за ихъ здоровье. А потомъ еще и еще и игралъ бы ему. А онъ бы сказалъ: люблю артистовъ, вотъ вамъ 2 миліона съ половиной. О, какъ бы я ум ѣлъ поступить съ ними. Меньше я не взялъ бы. Я бы купилъ виллу въ Италіи. – Тутъ ему представилась декорація петербургской оперы, представлявшей виллу ночью. – Луна бы была и море. Я сижу на берегу съ Еленой Миллеръ, и д ѣти тутъ б ѣгаютъ. Н ѣтъ, не надо д ѣтей? Зач ѣмъ д ѣти матери? У вс ѣхъ насъ одинъ отецъ – Богъ. Ну, и сид ѣлъ бы я съ ней, держалъ бы ее зa руку и ц ѣловалъ и потомъ зап ѣлъ бы. – Тутъ въ голов ѣего зап ѣла серенада Донъ-Жуана. – Она бы упала мн ѣна грудь и заплакала. Но вдругъ страшный акордъ и дв ѣрасходящіяся хроматическія гаммы, впадающія въ еще бол ѣе страшный акордъ. Буря, б ѣгутъ въ красныхъ плащахъ вооруженные люди отнять ее. Н ѣтъ! Я говорю ей: спи спокойно. Я! И все пройдетъ, и поетъ мягкая, легкая, веселая мелодія, ее подхватываютъ хоромъ д ѣвицы въ б ѣленькихъ юбочкахъ съ голубыми лентами и большими косами, а мы ходимъ, и мелодія все поетъ и поетъ, расходится шире и шире. – Въ сара ѣслышался звукъ катящихся экипажей, и изъ этаго звука въ голов ѣего составлялись мелодіи одна прелестн ѣе другой, которыя п ѣли то голоса, то хоры, то скрыпки, то весь оркестръ. Мелодія принимала все бол ѣе и бол ѣе строгой характеръ и перешла наконецъ въ мужской стройный и медленный надгробный хоръ.

– Смерть! – подумалъ онъ: – идетъ, подвигается тихими, м ѣрными шагами и все, все бл ѣдн ѣетъ, вс ѣрадости изчезаютъ и въ зам ѣнъ мелкихъ многихъ радостей открывается что-то одно ц ѣлое, блестящее и громадное.

– Туда, туда. Скор ѣе надо. Сколько тутъ нужно помнить, д ѣлать, сколько нужно знать вещей, а я ничего не знаю. И чтожъ, хоть я и счастливъ? Меня любятъ, я люблю, никто мн ѣне вредитъ, я никому не врежу, но туда, туда. Н ѣтъ и не можетъ быть зд ѣсь того счастья, которое я могу перенести и которое я знаю, н ѣтъ этаго счастія ни у кого. А немножко меньше, немножко больше, разв ѣне все равно. Все на такое короткое время. Не то что-то на этомъ св ѣт ѣ, не то, совс ѣмъ не то, что надо. Вотъ тамъ, въ Италіи, на берегу моря, гд ѣапельсины и гд ѣона моя и я наслаждаюсь ею. Будетъ это время, даже оно теперь начинаетъ быть, я чувствую. Идетъ, идетъ что-то, ужъ близко. Смерть, можетъ быть… т ѣмъ лучше. Иди! Вотъ она! – Больше онъ ничего не думалъ и не чувствовалъ. Это была не смерть, а сладкой спокойный сонъ, который далъ ему на время лучшее благо міра – полное забвенье. 32

Гр. Л. Н. Толстой.