Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Идиллия

Честью просить станетъ:

– Маланьюшка, матушка, вѣдь много другихъ бабъ, а ни одна не мила.

Обниметъ ее, такъ смѣется:

– Ладно, ладно, – говоритъ. – Развѣ можно теперь, хозяинъ придетъ, развѣ хорошо?

– Такъ когда жъ? съ работы?

– Извѣстно, съ работы, какь пойдетъ народъ, а мы съ тобой въ кусты схоронимся, чтобъ твоя хозяйка не видала. – А сама на всю избу заливается, хохочетъ.

– А то, моль, разсерчаетъ дюже твоя Марфа то старостиха.

Такъ что не знаетъ староста, шутитъ-ли, нѣтъ-ли. При свекорѣ, при свекрови все свое кричитъ, не стыдится. Нечего дѣлать, повѣститъ, какъ будто затѣмъ только и приходилъ, пойдетъ съ палочкой по другимъ избамъ. А все кого другихъ и лишній разъ пошлетъ, и на тяжелую работу, а Дутловы какъ хотятъ, такъ и ходятъ, и все изъ за Маланьки. – Маланька охотница была на барщину ходить, особенно на покосъ. Дома пріуправится, уберется, какъ на праздникъ, возьметъ грабли, въ завтраки выйдутъ съ солдаткой на покосы.

Идетъ разъ такимъ манеромъ черезъ рощу. Покосъ на Калиновомъ лугу былъ. Солнышко повышло изъ за лѣса, день красный, а въ лѣсу еще холодокъ. Опоздали они съ солдаткой, разулись, идутъ лѣскомъ, гутарютъ. Только вышли на полѣ, мужики господскую пашню поднимаютъ. Много мужиковъ, сохъ 20 на десяти десятинахъ по дорогѣ было. Гришка Болхинъ ближе всѣхъ къ дорогѣ былъ, – шутникъ мужикъ, – завидѣлъ бабъ, завернулъ возжу, уткнулъ соху, вышелъ на дорогу, сталъ играть съ бабами, не пускаетъ. Онъ слово, а они два; другіе ребята молодые тоже сохи побросали, подошли, всѣхъ Маланька переполошила, пѣсню заиграли, плясать вздумали. Такую гульбу сдѣлали, какъ свадьба ровно. Глядь, а изъ за рощи прикащикъ верхомъ ѣдетъ. – Какъ завидѣлъ, плеть поднялъ, запустилъ черезъ пашню рысью на мужиковъ. По щетку лошадь въ пашнѣ вязнетъ – человѣкъ грузный.

– Сукины дѣти, такіе сякіе, хороводы водить, вотъ я васъ.

Мужики, какъ тараканы изъ подъ чашки, по десятинамъ разбѣжались, а бабы грабли на плеча вскинули, идутъ, какъ ни чего не бывало. Смѣется Маланька. Никого не боялась. Наскакалъ прикащикъ.

– Я, – говоритъ, – васъ найду, – къ мужикамъ, да на бабъ съ плетью, я васъ, такія сякія, курвы устюжныя, – такая у него пословица была, – въ обѣдъ на покосъ идутъ; да еще хороводы на полѣ водятъ.

Совсѣмъ было осерчалъ, да какъ Маланьку призналъ, такъ и сердце прошло, самъ съ ней посмѣялся.

– Вотъ я, – говоритъ, – тебя, мужицкіе уроки допахивать заставлю.

– Что жъ, – говоритъ, – давай соху, я проти мужика выпашу.

– Ну буде, буде. Идите, вонъ еще бабы идутъ. Пора, пора гресть. Ну, бабы, ну!

Совсѣмъ другой сталъ. —

За то придетъ на лугъ, поставятъ бабъ на ряды тресть, выйдетъ Маланька впередъ, такъ бѣгомъ начнетъ растресать, такъ что бабы ругать зачнутъ: замучала, молъ, совсѣмъ. А начальнику, извѣстно, любо – смѣется.

Зато когда обѣдать или шабашить пора, замучаются бабы, промежъ себя поговариваютъ, <���пора бы отпустить>, Маланька прямо къ начальнику идетъ, отпустить проситъ, и отпустятъ. Никого она не боялась. Въ рабочую пору разъ как-то спѣшная уборка была, цѣлый день работали, a обѣдать домой не отпускали. Хлѣбца закусили, присѣли отдохнуть на полчасика. И прикащикъ за обѣдомъ домой посылалъ, тутъ же съ бабами въ холодокъ сѣлъ.

– Что, кума, спать будешь? – говоритъ. Онъ съ Маланькой крестилъ.

– Нѣтъ, – говоритъ, – зачѣмъ спать, только раззадоришься.

– Такъ поищи въ головѣ, Маланьюшка, смерть люблю.

Легъ къ ней на колѣни, какъ разъ заснулъ. Такъ что жъ? Взяла березокъ, вѣниковъ нарвала, – бабы ей подали, – убрала ему вѣнками голову всю, за рубаху натыкала, въ носъ ему листьевъ засунула. Проснулся, гогочутъ бабы, на него глядючи – покуда хватился. И ничего.

А то пріѣхалъ баринъ въ это же лѣто, былъ съ нимъ холопъ, такая бестія продувная, что бѣда. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъ барина обманываетъ, у него деньги таскаетъ. Это бы все ничего, только насчетъ бабъ такой подлый былъ, что страхъ.

Мысль повести «Идиллия» была подана Толстому рассказом яснополянской крестьянки. 25 мая 1860 г. он пишет в Дневнике: «Андреева мать много рассказывала. Как она побиралась и у богомолочек хлебушка попросила – слезы. Главное, от кого она понесла Андрея. «Положи ноги в телегу. Утешь мои телеса. Отпечатала». «Андреева мать» – повидимому, мать Андрея Ильича Соболева, бывшего долгое время приказчиком в Ясной поляне и неоднократно упоминаемого в Дневниках и в «Воспоминаниях детства». Это предположение приобретает большую убедительность, если мы вспомним, что героиня «Идиллии» Маланья – мать «большого человека – управляющего Петра Евстратьича», и что Петр Евстратьевич Воробьев был управляющим имением брата Льва Николаевича, гр. H.H. Толстого. Описывая в повести живых еще в Ясной поляне лиц, Толстой иногда слегка маскирует их, давая им имена сходных по положению лиц из другой деревни. Записанное в Дневнике выражение «утешь мои телеса» целиком перенесено в «Идиллию» и вложено в уста гуртовщика – соблазнителя Маланьи; также и «отпечатала» – в несколько измененном виде: «Через 9 мес[яцев] М[аланья] родила, выпечатала в дворника».