Владислав Титов - Всем смертям назло

Я обещаю вам, что пронесу свою любовь свято и бережно, оберегая ее от ненужных дрязг и осложнений.

Алла М.. 10-й кл, г. Харьков".

"Мы, ваши земляки, очень гордимся вами. Мы тоже работали В шахте и имеем достаточиое представление о жизни шахтеров. Спасибо вам солдатское за вашу твердость и настойчивость. Через несколько месяцев мы демобилизуемся, снова пойдем в шахту, продолжим работу и учебу. До армии мы работали в городах Краснодон, Красный Луч, Антрацит, Ровеньки.

А найдем ли мы, Владислав Андреевич, себе таких девушек, как ваша жена Рита? Лично я сомневаюсь. Наглядные примеры - наши ребята, мои однополчане. К каждому второму подойдите я спросите: пишет тебе та, что провожала в армию и клялась в вечной любви? Ответ будет один - нет. Как можно понять нашил йрекрасных, "верных" подруг? Чаще всего, проводив в армию, она пишет год-полтора, и все, хватит!

Вам очень повезло. Про такую девушку можно с уверенностью сказать, что она и десять, двадцать лет, всю жизнь ждала бы. Счастья вам и успехов!

Владимир Родионов, Кострома".

"Уважаемый Владислав Андреевич!

Нас глубоко тронула и ваша повесть, и ваша корчагинская судьба. На вашем примере, идеях вашего произведения будут учиться молодые строители социализма и коммунизма не только в вашей великой стране, но и других странах мира.

Нам хотелось бы предложить ваше произведение болгарским читателям, которые в этом юбилейном году воспримут его как дар от любимой советской литературы. В связи с этим убедительно просим вас, дорогой советский друг, сообщите нам, выйдет ли в ближайшее время эта повесть отдельной книгой, будут ли какие-нибудь существенные изменения, или нам можно уже начинать перевод? Мы были бы вам очень благодарны, если вы не откажете в любезности выслать нам свой портрет для болгарского издания.

Нам приятно сообщить вам, что ваш рассказ "Раненый чибис" прочитали по болгарскому радио и опубликовали в газете "Литературен фронт", органе Союза болгарских писателей.

Желаем дальнейших успехов!

Директор Дамян Барняков, главный редактор Д. Добрев.

Государственное издательство "Народна культура". София, Болгария".

Рукопись повести из Киева мне вернули. Четвертый номер журнала "выстрелил" другим произведением.

В хитросплетениях домов и переулков квартала имени Гаевого звенела капель, пробивались несмелые мелководные ручейки. Шла весна 1966 года. "Четвертый год мыкаюсь со своей писаниной. А чего достиг? Вот она опять передо мной, как в прошлом году, позапрошлом. Может, хватит? Может, не за свое дело взялся? А может, не надо было забирать из Киева? Пусть бы шла с добавлениями и изменениями, которых требовал редактор. Может, капризничаю? Может, так надо, все так делают? Ведь согласны же были напечатать, а этэ же не районная газета - журнал идет на всю республику, а может, и больше того. Может, по недомыслию своему упорствую?! Но, как только вспоминал советы редактора и работу над исправлением повести, в груди вставал какой-то глухой протест, и я не мог с ним ничего поделать. И даже сама мысль увидеть свою работу в таком искаженном виде претила и пугала. "Нет, лучше пусть пропадет, не увидит света, но переписывать ее не буду! Но, наверное, нужны уступки, без них, может быть, нельзя? К тому же это первая работа... Чего теперь рассуждать! Может, так, а может, эдак - дело сделано, мосты все сожжены, точка!"

А весна, как нарочно, напоминала ту весну, шахтерскую...

В чистом небе трепетал жаворонок, и воздух был крут и пьянил, как тогда, у дальнего шурфа шахты "Северной", после смены, после пыльной круговерти лав и штреков, когда, хватнув полной грудью настоянный на весне воздух, на миг замрешь, подставив чумазое лицо солнцу, и где-то внутри тебя скворчонком защебечет: вот и все, и больше ничего не надо, пусть будет так и завтра, и послезавтра, всегда, всю жизнь... И над головой такой же жаворонок в небе...

Рукопись в тринадцатый раз была исчеркана вдоль и поперек. Странное действие оказал на меня редактор. Теперь я уже намеренно и убежденно сокращал те сцены из больничной жизни, которые он советовал расширить. Будто назло ему, эпизод, где Сергей выпивает, был заново переписан и усилен. "Сергей сморщился и, стуча зубами о край кружки, выпил водку. Влага опалила желудок..." - выписывал я на белом листе бумаги, а сам видел перед собой редактора и полемизировал с ним: "Вот тебе! Вот тебе "не примет читатель!" Вот тебе "не примет!" И сам пьянел и от того, что отрывок получался еще точнее, правдивее, жизненнее, и от зла, которому дал выход.