Виктория Токарева - Рассказы и повести

- А как ремонт? - спрашиваю я.

- Плотника до сих пор достать не могу! - моментально переключается Школьная Подруга. - Поразительное дело! Никто не хочет работать. Им не нужны деньги. Им нужно только два рубля на портвейн. И все! Представляешь, я три месяца не могу найти человека, чтобы он сделал мне палку во встроенный шкаф.

- А зачем палка? - не поняла я.

- Пальто вешать! Я не могу въехать в квартиру, потому что мне некуда вешать пальто. Когда мы увидимся?

- Когда хочешь.

- Давай в конце недели.

Мы всегда договариваемся, но никогда не встречаемся.

Видимо, моя прошлая жизнь, как культурный слой, опустилась под землю, а на земле другая жизнь. И голос моей Школьной Подруги звучит откуда-то из-под земли, может быть, поэтому она так и кричит, чтобы быть услышанной наверху.

- Я в тебя верю! - кричит Школьная Подруга. - Ты сильная!

Правильно. Я сильная. На мне можно воду возить.

Я кладу трубку. Из-под руки тут же выплескивается следующий звонок. Это врач. Не мой врач, а просто врач.

Мы каждый год вместе отдыхаем семьями у моря и дружим взахлеб все двадцать шесть дней отпуска. В Москве мы не общаемся. Это как сезонная обувь. В одно время года носишь, не снимая, а в другое время закидываешь на антресоли. Когда мы через год встречаемся снова, то кажется, будто не расставались. Чувства свежи и прочны.

- Возненавидь! - рекомендует он. Значит, знает.

- Зачем?

- Энергия ненависти. Очень помогает.

- Выпиши рецепт, - прошу я.

- На что? - не понимает врач.

- На ненависть, на что же еще...

Он раздумывает, потом предлагает:

- А хочешь, пообедаем вместе?

Я ничего не ела с утра, а если быть точной, я не ем третьи сутки.

- Не могу, - отказалась я. - Не глотается.

- Может быть, тебе лечь в стационар? - раздумчиво предположил врач.

- В какой стационар? В дурдом? - догадалась я.

- Там тебя растормозят. А лучше всего поменяй обстановку. Поезжай куда-нибудь.

Кити уезжает за границу после того, как Вронский поменял ее на Анну Каренину. Безусловно, поехать за границу лучше, чем лечь в дурдом.

- Я подумаю, - обещаю я.

- Думай, - соглашается он. - А я побегу. У меня операция. У меня больной на столе.

Ничего себе, больной на столе, а он треплется на посторонние темы. Вот и доверяйся после этого врачам.

Я кладу трубку и думаю о тезисе "возненавидь".

Наверняка Энергия Ненависти поддерживает, как и всякая энергия. Но я сейчас люблю его как никогда, вернее, как когда-то. Когда мы шли с ним по лесу, а впереди поблескивал пруд. Над нами взлетела стая ворон и раздался шум, будто вороны побежали по верхушкам деревьев. Он остановился и поцеловал меня. Губы у него были холодные. Когда он меня желал особенно сильно, у него были холодные губы.

Я представляю их вместе. Она носит волосы назад, и ее удобно гладить по голове. Он гладит ее, сильно придавливая волосы ладонью. У него такая манера. Так он гладил меня, и Машку Кудрявцеву, и нашу собаку Фильку. У Фильки от этой процедуры оттягивались верхние веки, обнажались белки и глаза становились как бы перевернутыми. Такие таза бывают на фотографии, если ее перевернуть головой вниз.

Может быть, действительно определить себя в дурдом. Раньше это заведение называлось "дом скорби". Мне дадут байковый халат, и я буду бродить, обезличенная, среди таких же, в халатах. Там все скорбят. Все в халатах. И я - как все.

В середине дня звонит Другая Подруга. Все-таки дотерпела до середины дня.

- Как ты? - спрашивает она. Хочет выяснить, как я корчусь, а потом побежать к Подруге и рассказать. Это даже интереснее, чем сходить в театр. Тут ты и драматург, и актер, и режиссер. А там - пассивный зритель.

- Что ты имеешь в виду? - не понимаю я.

- Ну, вообще... - мнется Другая Подруга.

- Индира Ганди в Москву приехала, - говорю я. - На отца похожа.

- На какого отца?

- На своего. На Джавахарлала Неру.

- А-а... - соображает Другая Подруга. - А зачем она приехала?

- По делам. А час назад произошла стыковка грузового корабля.

- Где?

- В космосе.

- А ты откуда знаешь?

- В газете прочитала. Ты газеты получаешь?

Но Другую Подругу интересует не то, что происходит в мире и в космосе, а непосредственно в моем доме.

- Ты-то как? - снова спрашивает она.

- А что тебя интересует? - наивно не понимаю я.

- Ну так... в принципе.

- В принципе, - говорю я, - неудобно сидеть на двух базарах одним задом, если даже он такой большой, как у тебя.

- Ты что, обиделась? - подозревает Другая Подруга.

- Нет. Что ты...

Я возвращаю трубку на место. Представляю себе смущение Другой Подруги и ее летучую досаду. "Несчастные сукины дети", - прочитала я недавно. Не помню, у кого и где. Так и мы все: несчастные сукины дети - сыны и дочери. Мы сами во всем виноваты, нас не за что жалеть. Но мы несчастны, и нас надо пожалеть.