Дмитрий Григорович - Пахатник и бархатник

– Отсохни мои руки, лопни мои глаза… – начал было Федот, но Карп не дал ему договорить.

– Молчи, окаянный, не божись, сам слышал!

– Ничего я этого не говорил.

– Врешь! Как шел я намедни ночью от Аксена, сам слышал, как ты на пароме…

– Что ты? – перебил Федот, – ноги моей никогда на пароме не было! Все это, Карп Иваныч, одни сплетки про меня путают, – подхватил он невинным голосом… – И охота только слушать тебе… Меня все знают!.. Не тот я человек совсем.

– Ну, теперь, – продолжал Карп, не обращая внимания на оправдание своего родственника, – сказывай, зачем пришел? Чего надо?.. Сестра Воробья, солдатка, приманила!.. На себя бы ты поглядел!.. Тебе ли, лысому чорту, такими делами заниматься?.. Хоть бы людей-то постыдился, коли в тебе ни стыда нет, ни совести! Ведь через тебя ссоры только в семье да брань: и то сегодня, через тебя, братья ее таскали… Да и тебе так не сойдет… Воробей с братом сами мне сказывали; попадись только им – тут тебе и голову положить! Они и день и ночь на сторожбе, как бы только поймать тебя; может, и теперь уж укараулили…

– Все это сплетки одни; как пред богом, сплетки… – неуверенно и даже плаксиво проговорил Федот.

– Ладно, сплетки!.. А пока ступай от меня! проваливай! чтоб духу твоего здесь не было!..

– Дядя Карп, пусти переночевать, – сделай милость… Что ж я, чужой, тебе, что ли? – робко промолвил Федот.

– Вон ступай, бесстыжие твои глаза! Вон!

– Дядя Карп, сделай милость…

– Не пущу! – заключил Карп, выталкивая Федота, который пятился назад. – Вон ступай, говорю; вон, – и на глаза мне не показывайся!..

Карп запер ворота и возвратился на солому. Шуму никакого не было теперь слышно за плетнями; изредка, – и то едва приметно, – раздавался треск сухих стеблей, ломавшихся под ногами, которыми, очевидно, переступали с большою осторожностью. Наконец все замолкло, кроме петухов, которые начали вдруг драть горло, почуяв полночь.

Но не успел Карп заснуть, шум в воротах снова привлек его внимание; на этот раз кто-то смело стучался.

– Кто тут? – с досадою крикнул старик.

– Я, дядя Карп! – отозвался голос Филиппа. Карп поднялся на ноги и отворил ригу.

– Я затем к тебе в такую пору – не видать теперича… Не станут, значит, болтать… – сказал Филипп. – Слышь, дядюшка, вот дело какое: я, почитай, уж со всеми перемолвил, все в одном утвердились: до Кузьмы-Демьяна не отдавать оброка! Тут толковать нечего; знамо, не барину нужно; господа люди понятные; одна тут управительская воля. «Как, мол, хочу, так и верчу!» вот что! Управитель у нас новый; возьмет такую привычку – житья нам не будет… Мы вот на чем положили: известно, один человек упрется, ничего не сделает, – в рог согнут! А как миром что скажут, коли весь мир в согласии, – тут хошь не хошь, ничего не возьмешь; с целой деревней ничего нельзя сделать; всех к становому не отправишь.

– Так-то так, Филипп, – отозвался старик, – не вышло бы только худо из этого…

– Эх! братец ты мой, говорю тебе – весь мир в согласии; главная причина, крепко только надо друг за дружку держаться! Мы чего добиваемся? Хотим держаться до поры возможности, чтобы время протянуть до срока; установится на хлеб цена настоящая, хлеб продадим, тогда и оброк бери… Так, что ли?

– Хорошо, как бы так-то…

– Главная причина, – подхватил Филипп с воодушевлением, – не выдавать друг друга! Примерно, хоть тебя спросят: «Зачем не продаешь хлеб?» – «Я, говори, ничего… мир не велит, всем миром так положили ждать до осени!..». Так все уговорились, я со всеми перетолковал; все на одном стоят: не продавать хлеба до Кузьмы-Демьяна, пока цена не уставится… Смотри, Карп, не выдавай; говори заодно со всеми…

– Кому убытки – мне разоренье, – сказал Карп, – коли мне продать хлеб теперь, без цены, да из тех денег оброк отдать, ничего на избу не останется… Надо также и на зиму малость денег оставить…

– То-то же и есть!.. У тебя изба, у другого свои дела; у всякого так-то!.. Так слышь: как другие, так и ты делай; такой уж уговор; я затем и зашел к тебе, чтобы как, то есть, повернее… Ну, прощай, время идти… – заключил Филипп, суетливо выходя из риги.

Карп снова отправился на солому; но сколько ни ворочался он с боку на бок, на этот раз долго не мог заснуть; сон сморил его тогда только, как пропели вторые петухи.

На другой день вечером Карп, осмотрев свое озимое поле и оставшись очень доволен всходами, возвращался в Антоновку, когда недалеко от поворота в околицу услышал за собою трескотню тележки. Он оглянулся; узнав по гнедой вислоухой лошади владельца телеги, Карп остановился; лицо его заметно оживилось любопытством. Немного погодя телега с сидевшим в ней старостой Гаврилой поровнялась с Карпом.