Дмитрий Григорович - Акробаты благотворительности

Случай окончательно помог ему в этом.

Графиня уезжала за границу заказывать приданое для племянницы. Накануне отъезда она пригласила Ивана Иваныча.

– У меня к вам просьба…

– Приказывайте, ваше сиятельство, наклоняя голову и смиренно опуская глаза, проговорил Иван Иваныч.

– Вы знаете, я завтра уезжаю; у меня накопилось двадцать восемь тысяч; я не хотела бы брать их с собою: опасно и, притом, если возьму, непременно истрачу… Мы, женщины, только это и умеем делать…

«Знаю, голубушка, как ты это умеешь; меня еще, пожалуй, научишь»… подумал Воскресенский, продолжая сохранять почтительную позу.

– Прошу вас, Иван Иваныч, возьмите от меня эти деньги и сберегите их до моего возвращения… или сделайте из них что-нибудь…

– До глубины души тронут доверием вашего сиятельства, но не скрою от вас; вы изволите возлагать на меня трудную обязанность… Чужие деньги… это… это… И вообще… продолжал Воскресенский, принимая строго озабоченный вид, – вообще денежные дела у нас теперь так шатки, так неверны… биржа в постоянном колебании…

– Все это может быть, только, вы знаете, я не люблю отказов…

– Если вы непременно этого желаете… не смею противиться…

Воскресенский принял пакет, сосчитал деньги и, уложив их в карман, явился на другой день провожать графиню.

Но графиня перед отъездом рассчитала расходные свои деньги до такой степени в обрез, что, спустя две недели, принуждена была написать Воскресенскому о высылке еще трех тысяч. За этим письмом Воскресенский получил другое, с таким же требованием.

Возвратясь в Петербург уже к осени, графиня немедленно попросила к себе Воскресенского.

– Мне совестно смотреть на вас, Иван Иваныч, сказала она, пристально, тем не менее, глазами авгура посматривая на собеседника, казавшегося печальным и расстроенным, – право, совестно… Я, впрочем, говорила вам: мы, женщины, умеем только мотать… И уж этот Париж! Это просто ужасно!..

– Да, графиня, да… это ужасно, произнес Иван Иваныч с выражением сосредоточенной грусти.

– Не тяните, пожалуйста, говорите прямо: что вы сделали?

– Немного, графиня… я едва…

– Я это предчувствовала! перебила графиня, сдвигая брови.

– Я имел честь докладывать вам перед отъездом о том, как вообще шатки наши денежные дела, как мало можно теперь полагаться на биржу…

– Ах, как тянет, как тянет! воскликнула графиня, судорожно перебирая сухими пальцами. – Ну!..

Воскресенский поднял глаза, едва приметно улыбнулся и произнес, подавая пакет:

– Здесь все, что удалось мне сохранить и сделать из ваших денег…

В пакете оказалось тридцать одна тысяча.

С этого дня к Воскресенскому перешло управление по всем делам не только графини, но и графа.

Последнее было легче, так как граф, в противоположность сестре, меньше жил на земле, чем витал на высотах, куда занесли его отчасти особенные обстоятельства, отчасти куда он сам себя вознес, искренно веруя в величие своего призвания. Чем очевиднее доказывала служебная карьера, что граф, получив в наследство от матери ее доброе сердце и мягкий нрав, не наследовал, вместе с тем, от отца его блестящих способностей, тем упорнее было его стремление к разрешению высших вопросов, клонившихся ко благу отечества и преуспеянию его сил извне и во внутреннем строе.

Не проходило года без того, чтоб граф не подавал какого-нибудь проекта, имевшего ближайшею целью спасти ту или другую часть государства. Но потому ли, что в проектах приводились по большей части идеальные мысли, не отвечавшие сухим условиям практического века, потому ли, что в самом способе изложения мыслей заключалось меньше ясности, чем красоты слога, проекты графа оставались без всякого применения и всегда складывались в архив.

Ошибочно было бы думать, что лица, пользующиеся высоким почетом в свете, пользуются тем же почетом в кругу служебных деятелей; им здесь точно так же кланяются и выказывают знаки внимания, но только до той минуты, пока они не начнут излагать своих соображений; как только дело доходить до соображений, почтительное выражение на лицах мгновенно сменяется тоскою и унынием, взгляд слушателя становится рассеянным и начинает как бы искать чего-то на стороне; на губах появляется та же снисходительная улыбка, с какою прислушиваются обыкновенно к невинному детскому лепету, Словом, положение здесь совсем не то, что в свете.

Странно было то также, что умственный взор графа, задумчиво всегда устремлявшийся к дальнейшим горизонтам, приводил его чаще всего к самым мелочным вопросам жизни. Ум у него был изобретательный, но свойства ума приводили к изобретениям, которые начинались всегда как-то с хвоста, доходили до туловища и никогда не кончались головою; они никогда не стояли плотно на ногах, но больше ходили на руках, а ноги были кверху; в основе преобладала всегда добрая мысль, но ее всегда портил оттенок чего-то недоделанного и детского. Вдруг неожиданно возникла мысль: – облегчить тяжесть ломовых лошадей или содействовать к уничтожению тараканов и клопов в избах бедных поселян. Он сам очень хорошо сознавал, что все это была мелочь; но серьезные его предложения не встречали сочувствия и не принимались; ум, между тем, постоянно возбуждавшийся желанием добра и пользы отечеству, настоятельно требовал деятельности.