Лев Толстой - Третья русская книга для чтения

Потом подъехали к нашему двору три пары с колоколами. И на задней паре сидел жених Кондрашка в новом кафтане и в высокой шапке. Жених слез с телеги и пошел в избу. Надели на няньку новую шубу и вывели ее к жениху. Посадили жениха с невестой за стол, и бабы стали их величать. Потом вылезли из-за стола, помолились богу 1000 и вышли на двор. Кондрашка посадил няньку в телегу, а сам сел в другую. Все посажались в телеги, перекрестились и поехали. Я вернулся в избу и сел к окну ждать, когда свадьба вернется. Мать дала мне кусочек хлебца; я поел, да тут и заснул. Потом меня разбудила мать, говорит: "Едут!" - дала мне скалку и велела сесть за стол. Кондрашка с нянькой вошли в избу и за ними много народа, больше прежнего. И на улице был народ, и все смотрели к нам в окна. Дядя Герасим был дружкою; он подошел ко мне и говорит: "Вылезай". Я испугался и хотел лезть, а бабушка говорит: "Ты покажи скалку и скажи: а это что?" Я так и сделал. Дядя Герасим положил денег в стакан и налил вина и подал мне. Я взял стакан и подал бабушке. Тогда мы вылезли, а они сели.

Потом стали подносить вино, студень, говядину; стали петь песни и плясать. Дяде Герасиму поднесли вина, он выпил немного и говорит: "Что-то вино горько". Тогда нянька взяла Кондрашку за уши и стала его целовать. Долго играли песни и плясали, а потом все ушли, и Кондрашка повел няньку к себе домой.

После этого мы стали еще беднее жить. Продали лошадь и последних овец, и хлеба у нас часто не было. Мать ходила занимать у родных. Вскоре и бабушка померла. Помню я, как матушка по ней выла и причитала: "Уже родимая моя матушка! На кого ты меня оставила, горькую, горемычную? На кого покинула свое дитятко бессчастное? Где я ума-разума возьму? Как мне век прожить?" И так она долго плакала и причитала.

Один раз пошел я с ребятами на большую дорогу лошадей стеречь и вижу идет солдат с сумочкой за плечами. Он подошел к ребятам и говорит: "Вы из какой деревни, ребята?" Мы говорим: "Из Никольского". - "А что, живет у вас солдатка Матрена?" А я говорю: "Жива, она мне матушка". Солдат поглядел на меня и говорит: "А отца своего видал?" Я говорю: "Он в солдатах, не видал". Солдат и говорит: "Ну, пойдем, проводи меня к Матрене, я ей письмо от отца привез". Я говорю: "Какое письмо?" А он говорит: "Вот пойдем, увидишь". - "Ну, что ж, пойдем".

Солдат пошел со мной, да так скоро, что я бегом за ним не поспевал. Вот пришли мы в свой дом. Солдат помолился богу и говорит: "Здравствуйте!" Потом разделся, сел на конник и стал оглядывать избу и говорит: "Что ж, у вас семьи только-то?" Мать оробела и ничего не говорит, только смотрит на солдата. Он и говорит: "Где ж матушка?" - а сам заплакал. Тут мать подбежала к отцу и стала его целовать. И я тоже взлез к нему на колени и стал его обшаривать руками. А он перестал плакать и стал смеяться.

Потом пришел народ, и отец со всеми здоровался и рассказывал, что он теперь совсем по билету вышел.

Как пригнали скотину, пришла и нянька и поцеловалась с отцом. А отец и говорит: "Это чья же молодая бабочка?" А мать засмеялась и говорит: "Свою дочь не узнал". Отец позвал ее еще к себе и поцеловал и спрашивал, как она живет. Потом мать ушла варить яичницу, а няньку послала за вином. Нянька принесла штофчик, заткнутый бумажкой, и поставила на стол. Отец и говорит: "Это что?" А мать говорит: "Тебе вина". А он говорит: "Нет уж, пятый год не пью; а вот яичницу подавай!" Он помолился богу, сел за стол и стал есть. Потом он говорит: "Кабы я не бросил пить, я бы и унтер-офицером не был, и домой бы ничего не принес, а теперь слава богу". Он достал в сумке кошель с деньгами и отдал матери. Мать обрадовалась, заторопилась и понесла хоронить.

Потом, когда все разошлись, отец лег спать на задней лавке и меня положил с собой, а мать легла у нас в ногах. И долго они разговаривали, почти до полуночи. Потом я уснул.

Поутру мать говорит; "Ох, дров-то нет у меня!" А отец говорит: "Топор есть?" - "Есть, да щербатый, плохой". Отец обулся, взял топор и вышел ыа двор. Я побежал за ним.

Отец сдернул с крыши жердь, положил на колоду, взмахнул топором, живо перерубил и принес в избу и говорит: "Ну, вот тебе и дрова, топи печь; а я нынче пойду - приищу купить избу да лесу на двор. Корову также купить надо".

Мать 1000 говорит: "Ох, денег много на все надо".

А отец говорит: "А работать будем. Вон мужик-то растет!" Отец показал на меня.

Вот отец помолился богу, поел хлебца, оделся и говорит матери: "А есть яички свежие, так испеки в золе к обеду". И пошел со двора.

Отец долго не ворочался. Я стал проситься у матери за отцом. Она не пускала. Я хотел уйти, а мать не пустила меня и побила. Я сел на печку и стал плакать, Тут отец вошел в избу и говорит: "О чем плачешь?" Я говорю: "Я хотел за тобой бечь, а мать меня не пустила, да еще побила", - и еще пуще заплакал. Отец засмеялся, подошел к матери и стал ее бить нарочно, а сам приговаривал: "Не бей Федьку, не бей Федьку!" Мать нарочно будто заплакала, отец засмеялся и говорит: "Вот вы с Федькой какие на слезы слабые, сейчас и плакать". Потом отец сел за стол, посадил меня с собой рядом и закричал: "Ну, теперь давай нам, мать, с Федюшкой обедать: мы есть хотим".