Софрон Данилов - Бьётся сердце

Как-то на днях совершенная уже нелепость приключилась, рассказать бы кому! Бог знает с чего вдруг ударило в голову: я сижу сейчас дома, а он в школе, кружок у него. Может, отпустил ребят, остался один в пустой учительской, надеется — а вдруг она заглянет. Он ждёт её там, а она сидит дома! Так явственно это представилось, что, не давая себе отчёта, она мгновенно оделась, что-то сказала своим и побежала к школе: милый, погоди ещё минутку, я лечу к тебе!

Конечно, никого в школе не было. Натыкаясь в тёмном коридоре на скамьи, она ощупью добралась до учительской, зажгла свет. Долго и бессмысленно стояла, вслушиваясь в тишину большого здания, и вдруг заметила ещё сырые отпечатки чьих-то ног у дверей. Его ног! Ждал и не дождался…

Пошатываясь, как больная, вышла она на воздух. Ждал и не дождался! Что бы тебе поторопиться чуток, хоть бы на полчаса раньше!

Стояла ясная ночь. В свете луны избы слились с белизной снега, но чёрные их тени ложились поперёк пути. Дыхание застывало, шуршало, как сухая трава. Вдруг стеклянный скрип чьих-то поспешных шагов — Надежда вся напряглась: оказалось, мальчишка пробежал к интернату, зажав руками уши.

Она пошла по улице, всё ускоряя шаг. Ресницы опушило, она едва различала дорогу. Наконец остановилась — перед домом Аласовых. Сами ноги сюда привели.

Дом Аласовых! Порог любого дома в Арылахе она могла переступить просто. Но сюда, где когда-то была желанной гостьей, она войти не могла.

«Деточка, доченька», — звала её баба Дарья.

Получив от сына треугольничек с фронта, старушка терпеливо ждала Надежду, не распечатывала, только ей одной доверяла. Когда письмо приходило Надежде, она бежала с ним к бабе Дарье. Читая, отдельные строки опускала: «Тут лично меня касается». И баба Дарья согласно кивала, она-то понимала, какие там слова написаны.

Выходя замуж за Пестрякова, ничего так не боялась Надежда, как встреч со старухой. Но как ни избегай, а в одной деревне, под одним небом — разве не встретишься!

В войну не стало свадеб. Такой-то женится — перебирается на жительство к такой-то или наоборот. Зарегистрировались — вот и семья. Даже словечко такое пошло: не женились, а сошлись…

Полмесяца прошло, как Пестряков жил у неё. Уже стал притупляться страх перед встречей, уже свободней ходила она по деревне, как вдруг на улице навстречу ей — баба Дарья…

Отнялись ноги со страху.

«Деточка, что же ты совсем меня забыла? — стала говорить старушка, поглаживая ладонью её рукав. — Люди врут бог знает что… Ведь врут же, проклятые. Ведь неправда?» Надежда смотрела в сторону, а баба Дарья всё гладила её рукав: «Зачем же ты в глаза мне не смотришь?»

И тогда Надежда не сказала, а крикнула: «Правда! Всё правда!» Но, сказав, она всё ещё продолжала стоять.

«А как же наш Серёжа? Или узнала что-нибудь о нём?»

«Что вы, баба Дарья! — тут и у Надежды слёзы брызнули. — Грех вам так говорить!»

«Так почему же ты… Почему?»

Ещё много дней потом слышался ей этот вопрос: «Почему?» За все годы Надежда больше ни разу не разговаривала с бабой Дарьей. Не однажды шарахалась за ближний угол, заметив старушку, запинающуюся на каждой выбоине деревенской улицы… Серёжа, милый мой, простишь ли ты меня когда-нибудь?

Да, я виновата. Но послушай меня: девятнадцать лет мне тогда было, пустая, легкомысленная девчонка, за глупость той не может отвечать сегодняшняя взрослая женщина! Честно сказать, я даже не представляла, что так сильно и беззаветно люблю тебя. Это ведь я только сейчас поняла! А тогда была война, разлука, разве трудно сбиться с пути? Тебя-то ведь не было рядом! Ты оставил меня одну — слабую, безвольную. Разве одна я бросилась в те годы к случайному огню — от страха, от неверия в свои силы! Но и став женой другого, я ни на секунду не подумала о тебе плохо! Да, я виновата, но разве не сказано: нет такого греха, которого не простил бы истинно любящий. А ты меня любил истинно. Я твоя любимая. С тех давних лет и навсегда! Я знаю: ты из однолюбов, которые до гроба остаются верны своей единственной. Потому ты и холостяк до сих пор. Сердце привело тебя в Арылах. Я — любовь твоя. Если другой и завладел моим телом — это всего только его вероломство! Ты не совершишь ничего предосудительного, протянув ко мне руки. Я — твоя единственная! Ты не мог забыть меня, как ни пытался. И теперь не пытайся бороться с сердцем, оно всегда победит. Я — твоя любимая!

Стучат? Ну, конечно же, муженёк. Судя по всему, явился сердитый.

Умылся, переоделся, сел за стол — всё молча.