Софрон Данилов - Бьётся сердце

— Как это объяснить, Саргылана Тарасовна?

Вот именно — как? Хотя погодите… Не так давно она читала в одном журнале… Погодите, ребята, сейчас я вам все растолкую. История эта вызвала недоумение не одного Андрюшиного отца. В наше время ею заинтересовались и некоторые учёные — медики, юристы. Писатель Вересаев, как было написано в журнале, предпринял целое исследование, сопоставляя факт за фактом. Дантес сначала был напуган вызовом на дуэль, но по прошествии двух недель его словно подменили. Он стал вести себя вызывающе нагло, угрожать Пушкину, торопить с дуэлью… Почему шакал за две недели превратился во льва? Почему пуля Пушкина, отличного стрелка, лишь ранила Дантеса в руку?

Такой тишины на своём уроке Саргылана и представить не могла: тридцать ртов застыли открытыми. Как в кино, когда Чапаев бросается в реку…

— Так слушайте, ребята. Дантесу верный ему человек успел привезти из Архангельска специальный панцирь, надеваемый под мундир. Идя на дуэль, Дантес ничем не рисковал! Он приехал на Чёрную речку для того, чтобы убить Пушкина, а самому остаться в живых.

— Вот собака-то!

— А куда остальные смотрели!

— В милицию надо было…

— Ха, в милицию! При царе Николае-то?

Что поднялось в классе! Ребята повскакивали со своих мест, затопали ногами.

Саргылана стояла, прижавшись спиной к доске. Пусть покричат. Пусть переживут горечь случившегося, несправедливость, непоправимость этой трагедии. Возмутитесь, ребята! Ничего, можно даже ногами постучать.

А потом, когда гомон несколько поутих, она стала читать:

Смертельно раненный поэт, откинув голову, лежал на снегу, ветер трепал его чёрные кудри. А убийцы, злорадно щуря глаза, следили, как на белом разрастается алое пятно.

…А через четверть часа в учительской — молчит Аласов, молчит Саргылана, и только монотонный голос Тимира Ивановича: грубое отступление от поурочного плана, вредная отсебятина, неумение правильно распорядиться рабочим временем, использование каких-то сомнительных историй о панцире Дантеса… Самое ужасное, что Саргылана Тарасовна даже и в учительской не могла вспомнить, в каком именно журнале это было напечатано, — Тимир Иванович посматривал на неё подозрительно из-под очков: да и было ли напечатано?

— Тимир Иванович, помилосердствуйте, — попытался вступиться Аласов. — С панцирем-то как раз получилось хорошо. Ведь какая главная задача урока? Вызвать у ребят активное отношение к социальному злу! И если с точки зрения методики тут можно придраться…

— Придраться? Вы считаете, Сергей Эргисович, что я всего лишь придираюсь?

Теперь пришлось круто Аласову.

— У вас, Сергей Эргисович, получается так, будто все наши поурочные планы, учебные программы и учебники — только лишний груз на ногах учителя. Вот, пожалуйста, учебник, помеченный нынешним годом, утверждённый министерством, Учёным советом Академии педагогических наук. И академия, и министерство считают, что о панцире Дантеса на уроках рассказывать не следует. Вы же с Саргыланой Тарасовной считаете, что о панцире рассказывать необходимо… Какую тут позицию прикажете занять мне, завучу школы?.. А теперь представьте, во что превратятся наши уроки, если и остальные учителя с вашего, Сергей Эргисович, благословения станут учить детей не по учебникам, а по развлекательным заметкам… Как можно, Сергей Эргисович, вы педагог опытный, а при разборе урока молодого товарища поощряете самовольство! Как я должен вас понимать в этом случае?

В тот день, испив свою чашу до дна, они возвращались из школы вместе — Саргылана и Аласов. Не скажешь, кому больше влетело — самой виновнице или её защитнику. Можно было представить, как трагикомически выглядели их унылые фигуры со стороны: идут два «новобранца», те самые, что в нынешнем учебном году пополнили коллектив передовой Арылахской школы.

— Влетело вам из-за меня? Будете знать в другой раз, как выступать в роли рыцаря Дон Аласа Арылахского.

Но Аласов вдруг сказал:

— А знаете, Саргылана Тарасовна, вы ведь учитель божьей милостью! Состоялось, понимаете? С чем и разрешите вас поздравить.

И даже голову склонил перед нею, вконец растерянной.