Марина Струк: Рассказы о Великой войне

— Нет-нет, мне спать нельзя! Пропущу! — а потом улыбнулась Нюре с легкой грустинкой в глазах. — Мужа жду, его батальон скоро здесь пройдет. Мне по знакомству одна связистка из штаба шепнула о том. Вот и отпросилась я на пару суток, чтобы увидеть его… хотя бы мельком… хотя бы минутку… Я его почти три года не видела, Сашеньку моего. Даже боюсь и не узнать сейчас. Война, она так меняет людей…

Анна не сумела удержаться и провела ладонью по коротким волосам. Когда-то у нее были роскошные локоны ниже плеч, которые она любила закалывать модными волнами. А теперь — короткая стрижка «под мальчика», чтобы не тратить время на прическу. И невозможность вымыть волосы так часто, как раньше… На войне не до красоты, увы. Только лишь удобство на первом плане.

Узнает ли ее теперь Саша? Ведь он помнит ее совсем другой: красивой девушкой со светлыми волнами волос, в легком платье в мелкий горошек с рукавами-фонариками, что смотрит на него с карточки, которую он взял с собой. Они тогда зашли в ателье после росписи. Саша уговорил. Он уезжал на место службы после окончания артиллерийского училища, сказал, что хочет иметь карточку, где они впервые будут вместе.

Муж и жена. Анна и Александр Загоскины. Ей тогда это было совсем в новинку, ее новая фамилия, которую получила она после того, как их расписали быстро и деловито. Она смеялась, шутила, дразнила его, говоря, что лучше бы оставила свою фамилию — Лушинская, что так звучит солиднее. Он только сжимал ее руку, сожалея, что вокруг столько людей, прогуливающихся по аллеям в тот дивный июньский вечер. Ему до дрожи в пальцах хотелось ее поцеловать и уже не просто коснуться губами щеки, а именно в губы, как муж может целовать жену без всякого смущения.

Это случилось потом, за занавеской в комнате ее тетки, где она жила, поступив в педагогическое училище. Анна всегда мечтала быть учителем, как ее родители, преподававшие географию и историю в одной из школ Воронежа. А Саша мечтал стать офицером, как его отец, погибший в Азии в 20-х годах. Он его совсем не знал, только на карточке видел, оттого и мечтал, каким удивительным отцом станет для их детей, которых у них, непременно, будет трое: два мальчика и красавица-девочка с белыми бантами в тонких косичках. Она тихо смеялась его словам и целовала в шею, наслаждаясь той близостью, что была меж ними тогда и о которой до брака они могли только мечтать, осторожно целуясь под сенью парковых деревьев, стараясь быть незамеченными прохожими.

— Я люблю тебя, — шептала Анна в его губы, гладила его плечи, упивалась его нежностью, в которую Саша, словно в покрывало, окутал ее этой ночью. Он только улыбался в ответ.

— Навсегда, Нюточка!

Два дня они провели вместе в своем новом статусе мужа и жены. Два коротких дня. А на третий день, в воскресенье, их разбудила тетка Анны, что гостила у подруги это время, позволяя молодым побыть наедине.

— Война! — выдохнула она и заплакала, а Саша вскочил с постели, стал быстро натягивать лейтенантскую форму. Анна сидела в кровати, прижав одеяло к груди, и поражалась тому, каким жестким может быть его лицо, каким незнакомым. Таким же оно было и на вокзале, где они прощались, как теперь уже знала Анна, на долгие три года. Только раз мелькнула в его глазах нежность — когда она не смогла сдержать слез, и одна из них повисла маленькой капелькой на кончике ее носа. Он смахнул ее тогда пальцем, а потом легко коснулся губами этого места. Затем короткий глубокий поцелуй в губы, и вот он уже в вагоне. И она будет бежать вместе с остальными женщинами вдоль перрона рядом с поездом, лишь бы еще раз взглянуть…только раз… и так же плакать в голос, реветь, как остальные, прижавшись лицом к железному столбу опоры крыши перрона.

А потом были первые месяцы войны, наполненные тоской и тягуче-медленным ожиданием письма-треугольника. Отступление армии аж до Москвы, когда по улицам к вокзалам направлялись сотни и тысячи людей, чтобы успеть уехать до того, как столица будет взята. А вот тетка Анны, глава профкома завода, ярая коммунистка, осталась, твердя, что негоже ей ехать в Азию, что она нужна родной стране здесь, в Москве. И Анна тоже осталась, несмотря на требования матери, что уже была в Ташкенте, писала каждую неделю Анне, умоляя ее приехать, спастись. Анна ее понимала — осенью 1941 погиб отец, ушедший на фронт одним из первых, вместе со своими выпускниками того года. Но уехать не могла — держалась за московский адрес, словно тот заветный треугольник, может потеряться, покинь она эту, привычную уже ей, комнату.