Анастасия Вербицкая - Элегия

— Берите скрипку… Давайте играть!

— Нет, Аня, постойте минуту! Мне можно так называть вас? Будьте откровенны! Скажите, что с вами?

Он был так тщеславен, что даже в эту минуту ждал от неё первого шага. Как гастроном откладывает лакомый кусочек на закуску, так он оттягивал момент своего торжества. Он загородил ей дорогу, стоя с протянутыми к ней руками, так что она прижалась к роялю и с каким-то отчаянием взглянула ему в лицо.

— Я школы не оставлю… Слышите ли? Я не оставлю её!

С минуту они глядели друг другу в глаза. Он понял, что она разгадала его намерение, и ему стало нестерпимо досадно, что всё это вышло так просто, неэффектно… Её поведение ошеломило его.

— Вы губите ваше здоровье, — нашёлся он только сказать.

— Пусть! Это дело моё…

Руки его опустились.

— Какая экзальтация!.. Да кто вам спасибо скажет? — грубо вырвалось у него.

— Почём знать! Может быть, многие скажут сердечное спасибо… Ах! Да не в этом дело! Школа для меня всё, поймите!.. Другой семьи у меня нет! И не будет!.. Пусть моё дело неприглядное, маленькое! И труд мой муравьиный… Пусть!.. Что ж! Большому кораблю — большое плаванье!.. Овому талант, овому два… [4] Цитата на церковнославянском из Евангелия от Матфея (25:15): «Одному талант, другому два…» ( прим. верстальщика ). (Она задыхалась.) Но и мы в своё маленькое дело всю душу вложим… И бесследно оно не исчезнет… Ну, а теперь… пойдёмте играть!

Она села за рояль.

Васильев молча взял скрипку. Лицо его было непривычно задумчиво, как будто он хотел решить трудную загадку. Тем не менее, он не придавал серьёзного значения выходке Анны Николаевны. «Нервничает… Пустяки! Не может она собственными руками оттолкнуть от себя счастье»… Ему не приходило в голову, что дело его проиграно.

Несколькими привычными аккордами он настроил скрипку.

— Что играем?

— «Элегию» Эрнста…

— Ах да! — улыбнулся он. — Как я не догадался? Начинайте…

Его скрипка запела. Закрыв глаза, можно было думать, что это поёт голос человека, глубокий, сильный, хватающий за сердце… Мелодия постепенно ширилась, росла, как растёт в человеческой душе всеобъемлющее непобедимое чувство, и сколько страстной тоски, сколько страданий слышалось в звуках!.. Невольно возникало известное настроение. Вставала целая картина… Осень… Хмурые тучи нависли над кладбищем. Ветер срывает последние листья с одинокого дерева и с воем крутит ими в холодном воздухе. У могилы плачет женщина… Светлые мечты, радости жизни — всё это позади, там же, где молодость, где солнце и весна… в далёком прошлом… Затаённые слёзы дрожат в печальных, тихих звуках скрипки… «К чему протесты? К чему отчаянные вопли?.. — как будто говорят эти звуки. — Могила не возвращает своих мертвецов… Надо смириться!.. Здесь всё тленно, мимолётно… Молись и верь, если можешь, что есть другая жизнь и что возможна встреча»…

Вдруг крик боли!.. Ещё… ещё!.. Вопль тоски прорвался… Безумные рыдания потрясают воздух… Сердце не хочет, не может помириться с невозвратимой утратой!

Скрипка рыдала под искусной рукой… Казалось, стонала от боли, молила о забвении… Затаив дыхание, не чувствуя себя , Анна Николаевна трепетными пальцами чуть касалась клавиш. Она тоже играла наизусть и не сводила потемневших глаз с бледного, прекрасного лица Васильева. Это было лицо артиста… Видно было, что он забыл, где он, с кем. Чудные звуки унесли его в иной, волшебный мир, далёкий от прозы жизни, мелких огорчений, мелких страстей… О! Как безумно она его любила сейчас!

Трудно было верить, что это игра двух людей: так гармонично сливался аккомпанемент с мелодией, так единодушно замирали в fermat'е звуки рояля и скрипки, так дружно ускорялся темп, и снова, постепенно переходя в diminuendo, слабели звуки и как бы таяли в нежнейшем pianissimo… Анна Николаевна предугадывала все движения его смычка. Она, казалось, видела все движения его сердца.

Мелодия гасла, как догорающее пламя… Стоны и крики стихли. Вопли измученной души не нарушают тишины кладбища… Надо уважать вечный сон, царящий здесь… «Всё кончено, — тихо плакала скрипка. — Его нет… Исчез из твоей жизни, как красивая грёза, как яркий последний луч угасшего дня… Впереди сумерки… Забудь… Смирись»…

Последние, умирающие звуки ещё раз дрогнули, постояли в воздухе и растаяли.

Несколько секунд они молчали, оба счастливые, потрясённые и измученные.

Васильев очнулся первый, подошёл к Анне Николаевне и поцеловал её руку.