Элис Манро (Мунро) - Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)

Да еще коробка эта нескладная: поди знай, что купленное в этом магазине там упаковывают в фирменные розовые картонные короба, на которых лиловой прописью начертано: «У миледи». Вот тоже: зряшный же перевод денег!

Невзначай упомянув грядущее замужество, она теперь чувствовала себя дура-дурой, тем более что сам-то он никакого предложения ей не делал, и об этом следовало помнить. Но так много было между ними говорено (верней, писано), столько в его письмах было нежности и страстного желания соединиться, что формальное предложение, похоже, оставалось только вычитать между строк. Аналогично тому, как, когда говоришь о том, что утром встанешь, и не говоришь, что будешь завтракать, это вовсе не значит, что завтракать ты не собираешься.

Рот тем не менее следовало держать на замке.

По дороге встретила мистера Маккаули – тот шел навстречу по другой стороне улицы. Ну, шел себе, и ладно: даже столкнувшись с нею нос к носу, он никогда бы не заметил у нее какую-то коробку. Поднял бы к полю шляпы один палец и прошествовал мимо, то ли признав в ней свою домработницу, то ли нет. У него голова другим занята: кто его знает, конечно, но его взору, быть может, открывается какой-то вообще нездешний поселок, не тот, что всем остальным. По будням каждый день (а иногда, забывшись, и по праздникам или воскресеньям) он надевал один из своих костюмов-троек, сверху пальто – легкое или зимнее, – на голову серую федору, на ноги начищенные туфли и шел с Выставочной дороги на другую окраину, в офис, который все еще за собой сохранял, – он был у старика на втором этаже, над помещением лавки, где прежде торговали упряжью и чемоданами. В разговорах он называл его страховой конторой, хотя прошло уже довольно много времени с тех пор, когда мистер Маккаули действительно продавал страховки. Иногда к нему туда кто-то даже и впрямь подымался – уточнить какой-нибудь момент в своем полисе, а чаще задать вопрос касательно границ земельных участков или истории одного из объектов недвижимости либо в поселке, либо на окрестных фермах. Офис был полон старых и новых карт, и больше всего на свете старику нравилось их разложить и углубиться в дискуссию, в ходе которой затрагивались темы подчас весьма далекие от первоначально заданного вопроса. Три или четыре раза в день он спускался и гулял по улицам, как сейчас. Свой «маклафлин-бьюик» он еще во время войны поставил в сарай на подпорки и стал всюду ходить пешком, подавая пример. Похоже, он подавал его до сих пор, вот уже пятнадцать лет с гаком. С руками, сцепленными за спиной, при этом был похож на доброго барина, осматривающего поместье, или на священника, со счастливой улыбкой наблюдающего паству. Разумеется, из людей, которые ему по пути встречались, половина понятия не имела, кто он такой.

Поселок менялся; изменился он даже за то время, что там жила Джоанна. Торговля перемещалась вовне, на шоссе, где открылся новый дешевый универмаг, еще один от корпорации «Канэйдиен тайер», и мотель с баром и гологрудыми танцовщицами. В центре же некоторые лавки пытались навести на себя глянец, красились в розовый, сиреневый или оливковый цвет, но и эта новая краска уже лупилась, лоскутьями облезала со старых кирпичей, и некоторые помещения были внутри пусты. Почти неизбежно вскоре за ними должен последовать и магазин «У миледи».

А если бы той женщиной из магазина была Джоанна, что стала бы делать она? Ну, никогда бы не запасла в таком количестве замысловатые вечерние платья – это во-первых. Только вот чем их заменишь? Переход к более дешевой одежде вынудит конкурировать с Каллаганом и универмагом на шоссе, да и покупателей здесь, скорей всего, для хорошего оборота не хватит. Тогда так: есть еще фасонная детская одежда, пеленки-распашонки для младенцев; можно попытаться заманить к себе бабушек и всяких теть, имеющих деньги, которые они захотят на эти вещи потратить. Мам выкиньте из головы: они ходят в сетевой Каллагана, потому что денег у них меньше, а соображения больше.

Но если бы торговать пришлось ей самой, Джоанна никогда бы никого в свой магазин не заманила. Вполне способная понять, что нужно сделать и как это сделать, она сумела бы всех построить и занять работой, но никогда не смогла бы никого завлечь и обольстить. Покупай или уходи – вот была бы ее позиция. И все бы, конечно же, уходили.

И вдруг тот редкостный случай, когда ею заинтересовались, причем она понимала, что случай из ряда вон. А Сабита – что ж… Расставаясь с нею, Сабита, естественно, не сронила слезинки, хотя Джоанна была ей ближе всех, была ей, можно сказать, вместо матери, поскольку мать девочки умерла. Мистер Маккаули – да, он расстроится, когда ему придется с нею расстаться, потому что она служила на совесть и найти ей замену будет нелегко, но это и все, о чем он в тот момент подумает. Такой же избалованный эгоист, как его внучка. Что до соседей, то они обрадуются. Джоанна умудрилась перессориться с обоими соседями – и слева, и справа. По одну сторону от дома у соседей был пес, который рыл ямы в ее огороде – то зарывал, то выкапывал заветную косточку: да ради бога, пусть копает, но на своем участке. А по другую сторону предметом распри стало черешневое дерево, ствол которого высился на дворе Маккаули, а львиная доля ягод росла на ветках, нависающих над соседним двором. В обоих случаях она подняла скандал и победила. Пес был посажен на цепь, и другие соседи тоже оставили чужую черешню в покое. Со стремянки она дотягивалась почти до всех ягод над тем двором, но соседи больше не отгоняли от дерева птиц, и это заметно сказалось на урожаях.