Элис Манро (Мунро) - Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)

Но может, много так и не отыщешь, хоть умри. Или будешь находить одно и то же вновь и вновь – какой-нибудь тривиальный, но малоприятный факт о самой себе. В ее случае этим фактом было то, что ее путеводной звездой всю дорогу была расчетливость – или, по крайней мере, некий экономический аналог умственного управления эмоциями.

Этот крохотный жест самосохранения, или любезное и убийственное предостережение, или нарочитая негибкость была с его стороны такой безвкусицей, как будто он повел себя с давно вышедшей из моды развязностью. Зато она теперь может видеть его во всей повседневной сложности, то есть так, как если бы он был ее мужем.

А вот останется ли он им и дальше, можно лишь гадать; или у нее для него появится новая роль, и она будет извлекать из его образа пользу как-то еще, так и этак выжимая и выкручивая в сознании. И ныне, и присно, и до скончания ее дней.

Лучше ты меня больше так не называй, – сказала Красуля, когда я сошла с поезда на вокзале Юнион-Стейшн.

Я спросила:

– Как тебя не называть, Красуля?

– Стэну это не нравится, – сказала она. – Говорит, кличка какая-то. Ему она напоминает то ли о лошади, то ли еще о каком копытном.

Услышать от нее имя Стэн было для меня куда большим сюрпризом, чем узнать, что теперь она больше не Красуля, а Лина. С другой стороны, странно было бы ожидать, что после полутора лет брака она все еще называет мужа мистером Воргильей. Все это время мы с ней не виделись, а когда секунду назад она мелькнула на перроне в толпе встречающих, я еле ее узнала.

Ее волосы, выкрашенные в черный цвет, были взбиты и уложены в прическу, которая в те дни как раз сменила моду на «пчелиный улей». Прощай, прекрасный янтарный цвет, золотистый у концов и более темный к корням, прощай, длина и шелковая мягкость, всего этого уже не вернешь. На ней было желтое платье в обтяжку из материи с мелким рисунком, а подол-то, подол! – чуть не на полфута выше колена. И глаза со стрелками, как у Клеопатры, накрашенные так густо, что лиловые тени делали их как бы меньше, а не больше: глаза будто нарочно прятались. Еще и уши проколола, с них теперь свисают золотые обручи.

Вижу, смотрит на меня тоже как-то удивленно. Решив быть смелой и непринужденной, говорю:

– Это у тебя что – платье или оборки на заднице?

Она усмехнулась, а я:

– Жарища в поезде была – кошмар! Я вся потная, как свинка.

А сама слушаю, как звучит мой голос. Вроде нормально: звонко и дружески; прямо как у моей мачехи Бет.

Вся потная, как свинка.

Зато когда мы ехали к Красуле домой на трамвае, я безостановочно порола чушь. Сказала, например:

– Это мы где – еще в центре?

Небоскребы быстро остались позади, но кварталы, по которым мы ехали, на спальный район не походили. Все такие же магазины и здания снова и снова – химчистка, цветы, бакалея, ресторан. На тротуаре короба с фруктами и овощами, а в витринах вторых этажей таблички дантистов, портных и поставщиков водопроводной арматуры. И почти ни одного здания выше двух этажей, и почти все деревья тоже такие же низкорослые.

– Нет, это не настоящий центр, – сказала Красуля. – Помнишь, я показывала универмаг Симпсона? Где на трамвай садились. Вот там настоящий.

– Так мы, значит, почти приехали? – сказала я.

– Нет, нам еще долго телепаться, – улыбнулась она. Потом говорит: – Ну, в смысле, ехать. Когда я говорю «телепаться», Стэн тоже не любит.

От бесконечно повторяющихся видов за окном, а может, от жары мне стало беспокойно и тошнотно. Мой чемодан лежал у нас на коленях, и всего в паре дюймов от моих пальцев тряслась чья-то жирная шея и лысина. С приставшими к черепу несколькими черными потными волосками. По какой-то странной аналогии я подумала о зубах мистера Воргильи в шкафчике с лекарствами: их показала мне Красуля, еще когда работала у соседей, супругов по фамилии Воргилья. Это было задолго до того, как можно было даже помыслить, что мистер Воргилья превратится в Стэна.

Два скрепленных вместе зуба лежали рядом с его бритвой, помазком и деревянной плошкой, в которой засохло волосатое и отвратительное мыло.

– Это его мост, – сказала тогда Красуля.

Мост?

– Ну, зубной мост.

– Фу, гадость, – сказала я.

– Это у него запасной, – пояснила она. – Ходит он с другим.

– Гадость. А что они такие желтые?

Красуля прикрыла мне рот ладонью. Не хотела, чтобы нас услышала миссис Воргилья. Миссис Воргилья лежала в это время этажом ниже в гостиной на диване. Глаза она почти все время держала закрытыми, но спит она или нет, поди пойми.