Николай Амосов - Мысли и сердце

– Вот и все.

– Как их состояние? Степень тяжести поражения?

Такое-то и такое-то. Безнадежно. Живы только благодаря нашему интенсивному лечению - наркозу, искусственному дыханию.

– Документация какая-нибудь у вас есть?

– Не понял.

– Чертежи камеры, акты испытаний, результаты исследования, истории болезни.

– У меня нет. Это у Виктора, у Олега.

Какие испытания? Да, забыл… Описал, как испытывали искрой, вольтовой дугой… «Ничего не случилось, и мы успокоились…»

– Принимали ли пожарники, котлонадзор? Был ли ответственный за технику безопасности?

– Что? Нет, не принимали. Я не знал. Не было ответственного.

Пожарники. Котлонадзор. Техника безопасности. Никогда в больнице они ничего не принимали. Тоже - есть баллоны с кислородом, рентген с высоким напряжением, всякая электрика… Нет, никогда не слыхал.

– Проходили ли освидетельствование участники опытов?

– Да. Их смотрел отоларинголог. Поскольку все были врачи, то о своих болезнях знали, и кто сомневался - не шли. Противопоказания в камере были объявлены.

– Документировались ли результаты осмотров?

– Зачем? Мы же всех знаем. Кому нельзя - не пускали.

Неужели это главное? Акты, записи? Разве от этого они погибли, Надя, Алеша? Ведь совсем другое… Нет, не буду говорить. Он знает, что делает. Ты - подследственный. Отвечай, что спрашивают.

– Причина, видимо, в приборе, в оксигемометре. Это я его разрешил поставить. Без него опыты потеряли бы много ценного. А я по глупости не догадался, что в кислороде всякий прибор опасен. И никто мне это не подсказал.

Не мог утерпеть, чтобы не пожаловаться. «Не подсказал». Слабость… Нет, не герой…

– Пойдемте посмотрим место аварии. И прошу вас, скажите, чтобы принесли всю документацию на камеру и на опыты.

Пошли. Как мне не хочется идти туда…

Иду вперед. Лучше через двор, чтобы не встречаться.

– Вот наша камера.

Встал в сторонке. Все здесь как было. Вода после тушения, какие-то обгорелые предметы, выброшенные, когда мешали. Валяется оторванный предохранительный клапан. Стрелка манометра дошла до предела и там застряла. На боках камеры - сгоревшая краска. (Почему в голубой цвет?)

Он открыл дверцу, заглянул внутрь. Потом закрыл, попробовал винты. Подошел какой-то товарищ, видимо, его помощник.

– Опечатайте, пожалуйста.

Больные издали рассматривают нас. Камера вселяет ужас. Каждый благодарит Бога, что не он.

Осмотр закончен. Обгорелый оксигемометр он тоже осмотрел. Лежал у самого входа. Может быть, его уже выбрасывали.

– Завтра утром приедет экспертная комиссия. Теперь у вас много комиссий будет… приготовьтесь.

Улыбается. Старается подбодрить. Вид у меня, надо думать, кислый. Пытаюсь натянуть серьезную, спокойную маску.

– Что мне готовиться? Я готов.

– Вы не расстраивайтесь. Все бывает. Вот в университете недавно баллон какой-то взорвался - тоже была смерть.

Конечно, все бывает. Для него это просто случай. Как для меня сообщение, что вот в такой-то больнице прозевали заворот кишечника и больной умер. Умер и умер. Жаль, конечно, но где же были глаза у этих врачей?

Где же были глаза у меня?

– А сотрудники эти в камере работали добровольно или по чьему-либо распоряжению?

– Все только добровольно. У них были научные темы по камере.

И я тоже лазил в нее. Как это я не сказал? Забыл. Это ведь важно. Сказать? Нет, теперь уже поздно. Душонка у тебя мелкая, все торгуешься…

Наверху нас уже ждали Олег и Виктор. Вид у Виктора неважный. Под мышкой держит какие-то бумаги. «Небось одни черновики, с опытами торопились, не оформляли как следует». Всю жизнь долблю врачам о документации, а сам попался, как мальчик…

– Вот эти товарищи, Сидор Никифорович, ответственные за работу.

Поздоровался с ними за руку. Представились.

– Больше я вас не буду задерживать, Михаил Иванович. Вы уж извините. Закон. Я бы хотел побеседовать с товарищами немного.

«Закон есть закон» - картина такая была. Хорошая.

Простились. Я провел их в свободный кабинет Петра.

Пойду к себе, посижу. Покурю. Но вот Петро идет.

– Живы они?

– Да, пока без изменений. Ну как?

Любопытство в голосе. Обозлился. Хотел оборвать, но сдержался. Будь вежлив, дорогой товарищ. Нет у тебя морального права ругаться.

– Ничего. Оказывается, нужно было массу всяких формальностей выполнить, прежде чем начинать работу.

– Формальностей? Каких?

– Я потом расскажу. Вы тут ни при чем. Ушел в себя. Как в раковину.